3.5

Эта книга должна была стать для меня настоящим подарком: большой роман о семье, каждый из членов которой по-своему несчастен; настоящий скандинавский импрессионизм - мрачное серое окружение и богатая внутренняя жизнь персонажей; разнообразие этих самых персонажей, их загадочность и способность в любой момент образовать собственную линию; медленный, тягучий слог, огромные, во весь абзац, предложения, мастерски при этом написанные, будто бы обещают какую-то невероятную историю.
Но вот я читаю неделю, читаю вторую, а внятной истории, не оборванной отвлёкшимся на что-то другое автором, всё нет и нет. А вот зачинов и намёков хватило бы на добрый десяток романов. И я по прочтении чувствую невероятную усталость и, чего скрывать, облегчение.

Мы попадаем в книгу восьмого мая сорок пятого года, когда Норвегия празднует окончание войны, и радостная юная Вера спешит на чердак с корзиной, чтобы забрать высохшее бельё. На чердаке её насилует какой-то ополоумевший от воздержания солдат, в результате чего Вера впадает в шоковое состояние, замыкается в себе и теряет дар речи. Обнаружившие её мама Болетта и бабушка по прозвищу Пра не поняли, что случилось, решили, что Вера ударилась, у неё начались очень обильные месячные, а онемела она... ну просто. Вообще-то любая нормальная женщина, тем более мать, сходу бы всё поняла. Хотя бы в тот момент, когда дочь запирается в ванной и пытается отмыться, сдирая кожу. Но родственницы Веры, видимо, решили, что она упала, ударилась вагиной и онемела. Приглашённый врач был примерно таких же интеллектуальных способностей, поэтому масштаб трагедии дошёл до действующих лиц только когда живот уже лез на нос.

Так в истории появился Фред, "полубрат" родившемуся спустя несколько лет и уже в законном браке Барнуму. Именно Барнум выступает в роли рассказчика, повествуя нам о женщинах семейства Эбсен, о появлении в их жизни странного Альфреда - своего отца, который женился на обременённой ребёнком Вере, о своих отношениях с таким же странным, но всё-таки более понятным читателю старшим братом, о своём взрослении и близких друзьях. Вот только сам Барнум как персонаж звёзд с неба не хватает.
И это, конечно, очень распространённый литературный приём, когда автор решает раскрывать самых интересных своих героев через пресного, не особенно примечательного рассказчика. Беда в том, что никого Барнум особенно не раскрывает, зато регулярно сбивается с пятого на десятое и циклится на собственных мелких, (что в контексте этой книги - каламбур), проблемах. И это, конечно, тоже авторский приём, но что-то приёмов у Кристенсена многовато.

Самый из них излюбленный: ничего не рассказывать до конца, не сталкивать персонажей напрямую в дискуссии или выяснении отношений - все они будут хранить молчание - реально или символически. Символами и аллюзиями книга утыкана почаще, чем ёжик иголками. Особенно вещественными - автор усердно коллекционирует все эти бутылки "малаги", пуговицы, старые чемоданы, ветряки... Всё в книге на что-то намекает, что-то отражает, к чему-то относится. Но сложить паззл должен читатель. Хотя для некоторых участков изображения у него просто недостаточно деталей.

Бесконечно возвращаясь к маленькому росту Барнума или его повышенной кудрявости, Кристенсен не рассказывает нам того, что мы действительно жаждем узнать. Вот Вера - она какая? Чем живёт эта женщина? Как она смогла после пережитого довериться мужчине? Что она из себя представляет? А Болетта? О ней мы знаем только, что она регулярно напивается и танцует на барном столе, а потом долбит своей клюкой в стены, когда (всегда) ей что-то не нравится. И только-то? А кем был Альфред, помимо той роли, на которую автор жирно намекает много раз? Как в нём уживались тёмная и светлая стороны? Чем он занимался помимо попытки с ветряной мельницей, почему в кармане у него было то густо, то пусто, зачем ему была комната в пансионе, почему он не оплачивал счета, с чего вдруг продал чужую семейную реликвию - попал в тяжёлую финансовую ситуацию, захотел обогатиться? Да как он жил в цирке, в конце-концов? Нам же этим цирком с его потрясающим директором просто помахали перед носом, как конфетой. Был он мошенником? Определённо. Но каким? Нам дали очень подробную предысторию Альфреда, но никакого развития она не получила. А мы ведь ждали. Только память Барнума совершает то бэки, то форварды, то вообще оказывается там, где её быть не могло, а на самые животрепещущие вопросы отвечать не торопится - вот вам лучше снова про хулиганов, снова про рост, ещё раз про пьянки.

И при этом всё время кажется, что вот сейчас - сейчас будет ТАКАЯ драма! Вот сейчас ка-а-ак рванёт, страниц через десять, ну через тридцать. Или пятьдесят. Или сто восемьдесят шесть... не ждите, не рванёт.
Вообще-то, это очень хорошо, когда автор заставляет читателя думать и работать над уже готовым текстом вместе с ним. Но Кристенсен в процессе игры с читателем обленился настолько, что переложил на его плечи солидную долю своей работы. Написал массу деталей, которые понимайте как хотите. Вот, навскидку: школьник-Барнум приезжает на лето к своему другу Педеру, где мать-художница просит мальчиков позировать ей для картины. А будучи уже взрослым, Барнум видит в её гараже готовую картину, где они с другом целуются обнажённые. Что это было? Мать друга видела то, чего нет? Она хотела это видеть? Она что-то разглядела в отношениях сына с другом, о чём те сами не догадывались? Или что-то такое было на самом деле, но Барнум ненадёжный рассказчик? Это некое пророчество о том, что отношения Барнума и Педера будут более плодовиты (сценарии, фильмы), чем отношения Барнума и Вивиан?

Ну, давайте попробуем проявить хоть одну тёмную лошадку.
Фред, которого жизнь потрепала ещё до рождения, растёт в многоквартирном доме, где все всё знают, да ещё поди и с пикантными подробностями, и очень рано узнаёт, каким образом он появился на свет. Соседи шепчутся за его спиной, мать, и так не слишком жизнерадостная, любит сына, хотя вряд ли сумела до конца побороть свою отстранённость. Но мальчик чувствует себя любимцем трёх женщин и наслаждается своей ролью мужчины в семье. И тут появляется чужак, мгновенно захвативший первенство в доме и укравший львиную долю материнского внимания. Не успел Фред оглянуться, как мама уже нянчит брата, которому, в отличие от него самого, не придётся краснеть за своё происхождение. А Фред теперь уже даже не на вторых, а на третьих ролях, что бы там эти взрослые ни говорили. На беду, все в этой семье привыкли молчать и держать всё в себе, и матери не приходит в голову, что со стремительно взрослеющим сыном нужно разговаривать, и сам Фред, жаждущий материнской любви и внимания, выразить это не способен. Он пытается привлечь к себе её внимание эпатажным поведением, но она не замечала даже того, что сын перестал говорить, пока ей не сообщили. Чувства Фреда к матери сложны и противоречивы, но вот с отчимом всё просто: мальчик прекрасно знает, кто "украл" у него маму и спокойную жизнь, а повзрослев, начинает понимать и кое-что ещё. Называя Альфреда "пустышкой" Фред, скорее всего, имеет в виду его поведение в семье - постоянные исчезновения якобы по работе, возвращения - то триумфальные, то пораженческие, заигрывания с детьми вместо нормального отцовства. А может быть, он уже тогда догадался, (да ладно, можно подумать, вы не догадались), что он Барнуму не полу-, а вполне себе полностью брат. Скорее всего, хватило той самой пуговицы, родственниц которой Фред опознал на костюме отчима. Может быть, догадалась Пра, и рассказала внуку перед смертью, и Фред так тяжело переживал не просто гибель бабушки, а ещё и жуткую правду. А потом, возможно, кто-то рассказал, что с войны папаша вернулся, как и был, без одного пальца, а с целой рукой что-то случилось уже потом. Изувечил себя Альфред, терзаясь муками совести или просто хотел исключить возможность узнавания? Случайно он прямой наводкой приударил за сломанной им женщиной или осознанно? Очень возможно, что и в самом деле случайно. А вот Фред ничего случайного никогда не делал. Приведя в исполнение свой план мести, Фред ищет новый смысл жизни - в преодолении себя, в новом занятии, в поисках. И поиски ему ближе всего, потому что дают возможность отомстить ещё и матери.
Мать должна расплачиваться за своё преступное невнимание, за свою недостаточную любовь, вечной неопределённостью, вечным беспокойством o судьбе сына. Куртка у канала была оставлена им не случайно. Мудрость приходит с возрастом, тогда же многие учатся прощать. И Фред вернулся, возможно, чтобы прервать цепочку молчания, чтобы всё рассказать той, кого он так сильно и безответно любил. И брату, за которого чувствовал себя ответственным.

Прекрасная идея, интересная манера и очень размазанное, порой откровенно нудное исполнение.