3 Квази-роман и любопытные документы

Гроза двенадцатого года. — Д. Л. Мордовцев. Двенадцатый год. Исторический роман в трёх частях. — Документы. Письма. Воспоминания. — М.: Молодая гвардия, 1991 (История Отечества в романах, повестях, документах. Век XIX).

Даниил Лукич Мордовцев (1830—1905) был то, что называется «борзописец». Работоспособность этого автора поражает воображение: исторических романов он наклепал не менее дюжины; сочинения в других жанрах ещё более многочисленны. Такая плодовитость объясняется тем, что литературный труд был для него основным источником дохода. Долгую и вдумчивую работу над очередным романом он просто не мог себе позволить. Писал быстро, как бог на душу положит. Ставил последнюю точку – и сразу к издателю, за гонораром. Поскольку автор имел уже имя в литературной среде, рукопись без проволочек шла в печать. Но торопливость, как известно, не к добру: в печатном тексте романа «Двенадцатый год» проскакивают безумные фразы, уместные только в невыправленном черновике. Наполеон оказывается строителем Шевардинского редута («возведённого им за ночь», с. 436), а Кутузов, демонстрируя солдатам свою набожность, целует руку иконы (да-да, так и написано: «он встал на ноги и поцеловал руку иконы», с 434).

Николай Самокиш. Кутузов перед битвой при Бородино. Цветная литография 1912 года.

Продукция литературного конвейера может быть доброкачественной только в том случае, если автор – гений уровня В. Скотта или Достоевского. Мордовцев не был гениальным писателем, но выработал особые приёмы, привлекательные для его невзыскательной целевой аудитории. Один современный литературовед определил созданный им жанр как «квазиисторический роман»; я бы выразился ещё сильнее: «исторический квази-роман». Классический роман XIX века предполагает наличие главного героя/героев, которого/которых автор проводит через ряд испытаний. В романе всегда рассказывается некая история; через текст от начала и до конца проходит более или менее чёткая линия повествования (таких линий может быть несколько, они могут переплетаться, возможны отступления и вставные новеллы, но никакие усложнения не обязательны). У Мордовцева в романе «Двенадцатый год» (1901 г.) центральной линии повествования нет вообще: текст мозаичный и фрагментарный (можно даже сказать – клиповый). Название романа не соответствует содержанию: две трети его отведено событиям 1807-1808 годов. Начиная с первых страниц активно эксплуатируются, причём с большими вольностями, мемуары кавалерист-девицы Дуровой. Можно подумать, что она-то и будет главной героиней книги, но не тут-то было! Вскоре появятся и поведут беседу Платов и Фигнер; чуть позже, при описании встречи Наполеона и Александра I в Тильзите, мелькнёт в толпе Денис Давыдов, а потом и вовсе последует парад общеизвестных исторических лиц. Мы увидим даже Талейрана, хотя для развития действия он совсем не нужен. Само собой, будут военные (преимущественно «без речей»): Мюрат, Беннигсен, Багратион, Барклай, Кутузов, Коновницын, Сеславин. Гусары Давыдов и Бурцев станут друзьями Дуровой (которая в реальной жизни отличалась крайней замкнутостью, и когда случай свёл её с Давыдовым, она попросту сбежала; она в буквальном смысле ускакала без оглядки). Цель автора явно была в том, чтобы как можно плотнее напичкать роман фигурами знаменитостей описываемой эпохи, причём, для пущей густоты – всех возрастных категорий. Если на Елагином острове в тёплый июньский вечер 1807 года играют дети, то это непременно будущие литераторы (Саша Пушкин, Вильгельмушка Кюхельбекер, Саша Вельтман и «Грибоед») и будущий актёр (Каратыгин); здесь же резвится дочь Сперанского Лиза, почему-то в компании девочек из аристократических семей; на скамеечке беседуют Лизин папа, сам Сперанский, в компании старика Державина, затем к ним присоединяются Карамзин и А.И. Тургенев... Далее будут попеременно вводиться в действие представители разных поколений: Магницкий, Крылов, Козлов, Херасков, Дашкова, Новиков, Мерзляков, Жуковский, Греч, Гнедич, Уваров («ещё не граф и не министр»), Ростопчин, Аракчеев. Особо привлекают внимание автора Сперанский и Мерзляков (вышедшие в люди, как и он сам, из социальных низов). Обоим отведено в романе довольно много места. В эпизоде появляется также откупщик и миллионщик В. А. Злобин, выходец из среды удельных крестьян.

Любовных линий в романе аж две, и обе — провальные. Линия «Дурова — Греков» занимает мало места и скучновата (хотя и тема сисек неплохо раскрыта, и намёк на утрату героиней девственности вполне прозрачный). Вторая линия, «Ирина Мерзлякова — Константин Истомин», сводится к описанию девичьих тревог о далёком возлюбленном, находящимся на войне и, как выясняется, попавшим в плен. Приходит известие о мире, затем — о размене пленных… и на этом романист любовную линию забрасывает. От Тильзитского мира (25 июня 1807 г.) до приближения армии Наполеона к Москве (август 1812 г.) между Ириной и Константином ничего не происходит (это за пять-то лет!), и лишь в финале автор устраивает им случайную встречу в лазарете, с мелодраматическим эффектом. Композиционная беспомощность автора очевидна.

Никакой художественной ценности в этом квази-романе я не нахожу, и почему он в 1991 г. был переиздан – решительно не понимаю. Не вижу в нём даже и познавательного значения: фактических ошибок и анахронизмов довольно много, среди них есть совершенно дикие и необъяснимые. Почему, например, Державин в 1812 г. – министр юстиции? (с. 412). Почему Мерзляков в одно и то же время «бакалавр» и «профессор»? Можно ли занимать профессорскую кафедру, будучи всего лишь бакалавром? Романист этим вопросом не задаётся, такие мелочи ему не интересны (а слово «бакалавр» — красивое и звучное, поэтому оно и повторяется с навязчивой частотой). При этом университетскую жизнь и систему учёных званий своего века романист, конечно, знал, ибо сам с 1854 г. являлся кандидатом Петербургского университета.

В общем, тратить время на этот нелепый квази-роман не советую: он представляет интерес только для литературоведов, изучающих творчество популярных в XIX веке писателей «третьего ряда».

Теперь о втором разделе книги – документальном.

Он открывается двумя фрагментами из мемуаров австрийского канцлера Меттерниха, с блестящими психологическими характеристиками Александра I и Наполеона. Мимо такого источника информации пройти нельзя!

Из других текстов этого раздела мне показались наиболее интересными:

∙ Письмо вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны сыну-императору (25 августа 1808 г.) и его ответ (26 августа 1808 г.). В этих письмах обсуждаются перспективы предстоящих переговоров Александра с Наполеоном.

∙ Секретный доклад, представленный Наполеону министерством иностранных дел 16 марта 1810 г. Особенно хороши рассуждения о потенциальных союзниках (с. 548-549):

«Прежде у Франции было три союзника, сдерживавшие в должных границах колоссальную империю, которой Пётр Великий отяготил Европу. Все трое продолжают ещё существовать, несчастные, ослабленные, унылые, но могущие воспринять новую жизнь и даже быть возвращёнными к прежней политике творческою рукою вашего величества.
Турки. <следует характеристика>
Шведы. <следует характеристика>
Поляки. <следует характеристика>»

Реальное развитие событий в 1812 г. показало, что французское внешнеполитическое ведомство находилось в плену иллюзий (что очень дорого обошлось адресату секретного доклада).

∙ Фрагменты из публикаций польской газеты «Курьер Литевски» (г. Вильно) между 28 июня и 4 декабря 1812 г. Последний из этих текстов – первостатейный шедевр журналистики, не могу отказаться от удовольствия процитировать:

«Две соединённые русские армии, молдавская генерала Чичагова и армия генерала Витгенштейна, были разбиты французской армией под Борисовым на Березине 28-го ноября. Великой армии досталось в этом бою 12 пушек, 8 знамён и штандартов, а также от 9 до 10 тысяч пленных» (с. 561).

C'est la bérézina. Автолитография В. Адама.

В целом второй раздел сборника настолько хорош, насколько плох первый. Поэтому общая оценка средняя: троечка.