4

Чем дольше я читала, тем отчётливее понимала, что по ошибке попала в чужой сон, в сон мальчика с усами из тростникового сока. А может он и не мальчик давно, не юный Владетель сокровищ, а вовсе даже нечестивый Коршун, который видит себя во сне, на галерейке, наблюдающим жизнь насекомых, рыбаков, циркачей.

Мальчик попросту крал время, все дети его крадут. Тем они и живы, что берут у других нынешнее мгновение, но оно ведь - время, оно проходит, а им и дела нет, им только лучше. И у людей крадут, и у вещей. Иначе они бы не росли, остались бы детьми навечно. День уворуют, другой, третий - глянь, и выросли!

А потом вдруг сразу корабль. И мальчик уже - капитан. Или Настоятель. Тут неясно, как во сне, где возможно быть несколькими героями сразу. И рыщет корабль по морям в поиске другого парусника, того, на котором плывут все предки юного Владетеля сокровищ, давно ушедшие в море и ставшие пиратами. Сгинувшие, но не умершие.

- Если ты капитан, скажи, каков наш путь, какова наша цель, куда мы стремимся?..
- У нас нет ни пути, ни цели, ни стремлений...
- Однако, если слушать тебя, что-то мы делать должны.
- Плыть...

И снова дом, вернее тоннель без окон с одной только дверью, и в ней живёт всё тот же мальчик и две его матери, из которых, как он предполагает, одна мать, а другая - его сестра. Или её сестра? И его сестра и есть его мать? Всё сложно, зыбко, как во сне. И хочется выйти из тёмного тоннеля в сад, где ветер и деревья, где свет и небо, где садовник жжёт костры, отгоняя муравьёв, и рассказывает сказки своему слепому сыну. Но выйти страшно - из сада его могут украсть. Или он может узнать что-то такое, чего знать не хочет.
Это очень странный сон, заполненный до краёв смыслами, легендами, поэзией, запахами и людьми. Он ускользает, он не даёт себя понять, запомнить, ощутить, он - тысяча вопросов и ни одного ответа, он магия обыденности.
И эта общая черта латиноамериканских авторов двадцатого века: безмерное одиночество героя книги, отсутствие окружения, вернее, его зыбкость, расплывчатость, существование в иллюзорной реальности, оторванность от корней, внутренняя пустота, которая заполняется внешними событиями. Можно уже не говорить, что я обожаю латиноамериканскую прозу двадцатого века - Борхеса, Кортасара, Фуэнтеса, Карпентьера, Касареса, Маркеса, Льосу. Теперь ещё и Астуриаса.