4

Не слишком удачливый, живущий в Берлине русский эмигрант заводит интрижку с замужней дамой, которая заканчивается пошлейшей сценой избиения героя ревнивым мужем. Как будто самого факта осуществления столь унизительного наказания мало, оно происходит на глазах двух воспитанников эмигранта, который, дабы сводить концы с концами, подрабатывал гувернером. Уничтоженный, герой собирает свои вещи, сбегает с места событий и снимает комнату с одной целью - свести счеты со своей бессмысленной и беспощадной жизнью. Однако посмертье оказывается совсем не таким, каким его привыкли изображать: воображение эмигранта оказывается столь сильным, что и после смерти продолжает выстраивать образ продолжения жизни - такой, какой она была бы, если бы пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов. Это дает неожиданный эффект - теперь эмигрант может взглянуть со стороны на себя, на других, и на то, как он отражается в их глазах и сознаниях.

В общем-то, вся его забота теперь сосредоточена на том, чтобы по крупицам собирать собственный образ - мутный, дробящийся, словно рябь на потревоженной поверхности пруда, состоящий из десятка впечатлений, каждое из которых не похоже на все остальные, но в результате должно стать частью некоей единой сущности. Для кого-то господин Смуров - герой гражданской войны, для кого-то - шпион, кто-то видит в нем пошлого щеголя и фата, а кто-то - непризнанного поэта-романтика. И сама множественность восприятий другими одного человека - уже счастье.

Экспериментировали с «раздвоением» своих персонажей на нашей памяти и Гоголь, и Достоевский, вот только каждый раз оно так или иначе оборачивалось для героев несчастьем, приводило их к безумию. Набоков же трактует возможность увидеть себя со стороны в корне противоположным образом. Возможность соглядатайствовать наполняет уже закончившуюся (или нет?) жизнь Смурова смыслом, которого ей так не хватало: теперь он знает, что противоречив, непонятен и неоднозначен - а значит, интересен. Так что же получается, другие - все-таки не ад? (Знаю, что Сартр скажет это только через 14 лет, но не могу игнорировать перекличку между набоковским и сартровским посмертьями).