3 Простой баечник

Илья Казаков – ещё один показательный случай, когда книга – хорошая и по- своему оригинальная – не укладывается в концепцию премии «Национальный бестселлер». Дело не в мелкотемье и “маловысокохудожественности”. Да и “рыночный потенциал” у сборника рассказов, который, как пишут в аннотации, мужская и женская части аудитории воспринимают как свои, имеется. Просто это обыкновенная хорошая книга, которая найдёт своего невзыскательного читателя, упрётся в него и дальше никуда не денется. Ни больше ни меньше.

Появляются вопросы к авторам аннотации (сам ли автор это написал? редакторы?), которые утверждают, что рассказы Ильи Казакова – это “стиль Довлатова и юмор Зощенко”. Кажется, люди, написавшие такую глупость, не то чтобы читали только Довлатова и Зощенко и никого кроме, а не читали серьёзной литературы вообще.
Во-первых, о стиле говорить не приходится. Где автобиографические тексты Довлатова и где чистая выдумка Казакова? Ну никак они не сходятся. Во-вторых, юмор довольно специфический. Когда читаешь Зощенко – «Баню» ли, «Аристократку» ли, трудно удержаться от ехидной улыбочки и не посмеяться над героем-рассказчиком. У Казакова всё иначе.
Взять рассказ «Амнезия». Мужики выпивали. Пришли зачем-то на детскую площадку (никогда этого не понимал: что их туда тянет-то?). Один из них попал качели. Откачали, отправили домой. Выяснилось, что после удара у мужика была кратковременная амнезия, – и он поехал к бывшей жене. Зашёл к ней в дом, повалился сразу на кровать, а тут входит её нынешний муж. Юмор, возникающий во всей этой истории, – даже не комедия положений (которая могла бы быть, но тогда бы понадобился совсем другой язык и стиль повествования), а пацанский анекдот между первой и второй. Как часто всё это вызывает смех, сами знаете.

Самый близкий к Илье Казакову автор – это Денис Драгунский. Оба пытаются свести жанр рассказа к застольной байке и балансируют на грани скабрезного мужского анекдота и девичьих сплетен. В этом есть своё очарование. Но начав писать в таком духе, сложно остановиться. Глаз замыливается. Потому что материалом служат мыльнооперные кейсы. И на тысячу бракованных текстов едва ли наберётся десяток уникальных. Эти цифры – конечно, Драгунского. У Казакова пока более скромный счёт.

Если углубиться в литературную генеалогию, то можно сказать, что перед нами обычный баечник. Не злой домашний дух, навевающий во сне кошмары, а простой человек, умело рассказывающий разные истории. Такие люди ценились у нас всегда. Выходят мужики на рыбалку – непременно должен быть такой болтун, иначе удить рыбу и пить водку станет нестерпимо тошно. Многих писателей зазывали в домашние салоны именно за тем, чтобы те услаждали гостей новым росказнями, нередко снабжёнными изящной словесностью. За что так Бабеля любили чекисты? Именно за эту уникальную способность. Случай немного из другой культуры – тюремной. Там тоже имеются такие забаутники. Даже так: сказители. О них говорят – “пятки чешут”. Вот она – главная суть рассказов Ильи Казаков – занять время, рассказать несколько баек, желательно нетривиальных. Но тут-то и кроется главная проблема. В погоне за оригинальностью, автор делает упор на динамику сюжета и на неожиданные ходы, забывая об остальном.

Бывают, однако, удачи.
Взять рассказ «Чужой столик». Муж с женой приходят в ресторан, заказывают еду и выпивку – и молча сидят. Сотрудники гадают: поссорились? не поссорились? чего молчать? неужели за столько лет брака кончились темы для невинного разговора? или уже пропала всякое желание контактировать друг с другом? Тут же сменяется сцена и мы видим, как супруги горячо спорят, выясняя отношения. Камера возвращается к менеджеру и официантам: те продолжают обсуждать затянувшееся молчание. Выходит, мужу с женой уже ненужно говорить, они, что называется, понимают друг друга без слов. Простенько сделано, но со вкусом. И вот на таком уровне построена большая часть книги. Встречаются, конечно, и откровенные неудачи, полные натяжек и пошлости. В основном это касается “дамских” рассказов («Старое платье», «Танечка и Женечка», «День рождения»). Возьмём – «Старое платье». Парень идёт со своей девушкой в гости. Какой-то праздник намечается. Но вот неприятность – там должен быть её бывший. И главный герой всё гадает: тот ли, этот? А девушка мило общается с каждым мужчиной. Ревность нарастает. И вот наступает кульминационный момент (отрывок даётся в авторской редакции):

«Я сразу понял, что это он. Когда увидел, как он на неё смотрит. А она на него. Можно было даже не спрашивать. Рядом с ним была девушка. Тоже стройная, тоже рыжеволосая. И даже смеялась приблизительно так же. Она увидела, что я смотрю на него и сразу же прислонилась ко мне. Сзади, сплетя руки у меня на груди».

Все эти бесконечные “он”, “она”, “него”; все “сплетённые руки” – дамская хаотичная болтовня. Имитировать это опасно. Когда Казаков срывается в пошлость, его тут же подводит язык. Но вернёмся к сюжету. Герой забирают возлюбленную домой. Там буквально срывает с неё платье. После секса выясняется, что бывшего парня не было. А такая неловкая беседа с другой парочкой случилась от того, что рыжеволосой девушке было точно такое же платье.
Ой, всё…

Особенно ярко эта пошлость проявляется в тот момент, когда герои Казакова пытаются казаться культурней и живей, что ли. В рассказе «Супчик» они сочиняют стихи. Под Есенина, под Евтушенко, плохо, откровенно плохо. Но как обычно говорят в таких случаях: “от чистого сердца”, “всей душой” и далее можно вставить прочие благоглупости. Что Казаков хотел? Показать, что клерки тоже чуть-чуть поэты? Что взрослые мужики, обременённые тяжёлой работой и семьёй могут при особом лиризме начеркать пару строчек? Да что вы! Правда? Так и бывает?..

На обложку книги вынесено: «Талантливо. Честно. Весело». По правде говоря, местами талантливо, да. О честности – не нам судить. Но весело? Вы ещё скажите – смешно. Вот тут уж точно мимо.

«Нацбест»