5

"Читайте книги серьезные. Жизнь сделает остальное"(Ф. М. Д.)

Очередная книжка о том, как любил, творил и мучился Ф. М. Достоевский. Читалась до середины – со скукой, дальше – с упоением. Творчество Ф. М. и жизнь его крепко связаны. Именно в жизненных перипетиях (которые по убеждению Достоевского невероятней любого вымысла) рождались, чтобы потом преобразиться в таинстве творчества образы, сюжеты.
В биографических исследованиях, наверное, главное – максимум беспристрастности - отсутствие как попытки идеализировать, так и попытки очернить .
По-моему, Л. Сараскина именно и пытается приблизиться к беспристрастности, провозглашая заведомую провальность попыток трактовки Ф. М. в своих «партийных» интересах (вопреки большому соблазну):

«Отношение к Достоевскому в России всегда было лакмусом – сверхсильным реактивом на политические кислоты и идеологические щелочи. Нынешнее время располагает думать, что рухнувшие оковы духовной несвободы придадут новый импульс постижению великих творений Достоевского, его жизни и судьбы. Однако у всякого времени свои оковы. Теперь от Достоевского тоже ожидается польза – учительство и духовное руководство <…> Но Достоевский не есть средство».

Понимание творчества писателя, по Сараскиной, может стать личным делом читателя, но никак не полем для идеологических игр.

Если Сараскина и пристрастна, то к Достоевскому-творцу. Его творчество она защищает – от искаженного понимания, от поношений.
Человеческий же портрет писателя оставляет, со всеми его острыми углами за гранью трактовок, чреватых поспешными суждениями с последующим навешиванием ярлыков.
Широкий фон – родственники, критика, друзья, знакомства, поклонники, насмешники (к примеру, монахи из Оптиной), ненавистники (к примеру, В. И. Ленин, который Достоевского читать не мог… «тошнило») . Л. Сараскина знакомит читателя чуть ли не со всеми находками в области «достоеведения» - тут и генеалогия с глубоко закопанными татарскими корнями Ф. М., и практически детективная линия со смертью Достоевского-отца (которого якобы убили крестьяне). В угоду детальности повествования личность Ф. М. часто уходит на задний план, чтобы подробно представить, к примеру, фигуры Петрашевского, Спешнева или Аполлинарии Сусловой…
Биограф не забывает нарисовать и исторический фон – разъединенность, следы болезненности и разложения в обществе по всем фронтам («наша консервативная партия такая же говенная, как и все остальные», - характеризует Ф. М. лагерь, к которому принадлежал), все чем дышит и от чего задыхается Достоевский-писатель и Достоевский-человек.

"Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут все, когда-нибудь, образованы, очеловечены и счастливы", - вот гражданский и патриотический символ веры Достоевского
Это "когда-нибудь" пока так и не наступило...

Большое внимание уделяется общественному резонансу, рожденному творчеством Достоевского. Помимо вечных склок русской критики и восторженно падающих в обморок фанатов, интересно заметить, что уже при жизни харизма писателя была такова, что тот успел побывать персонажем некого «горячего» французского фанфика и пережил это стоически (привет Акунину с Кутзее).
***
Спасибо Сараскиной, наконец-то разобралась с тем, что смущало меня в «Идиоте»; начала, кажется, понимать «Бесов» (подробные разборы тогдашней политической ситуации и личной ситуации Достоевского помогли) и мн. мн. др. А Достоевский на страницах этой биографии ужасно «широкий», разный – и недоросль с болезненным самолюбием, и одержимый страстями, и больной, и жалкий, и трогательный, и смешной. Сомневающийся и верующий, эгоистичный и глубоко любящий, раздавленный обстоятельствами и величественный, увлекающий за собой и охлаждающий всякий пыл. Сопротивляющийся всяким попыткам его типировать, психоанализировать, канонизировать, демонизировать и проч. и проч.:

«Вы думаете, я из таких людей, которые спасают сердца, разрешают души, отгоняют скорбь? Многие мне это пишут – но я знаю наверно, что способен скорее вселить разочарование и отвращение. Я убаюкивать не мастер, хотя иногда брался и за это. А ведь многим существам только и надо, чтоб их убаюкали».