Больше рецензий
Эксперт
Сердце воительницы, душа сказочницы.
29 октября 2021 г. 21:00
744
5 Смеяться мне или плакать?
РецензияМузыка ничем не могла помочь этому горю».
Я чувствую его, это горе. Оставив эту историю позади, только о нём и думаю, ибо им пропитана каждая строка, каждое слово, каждая буква, о нём я только и мыслю, щурясь от столь яркого солнца, а ведь уже кончина октября, а оно всё светит и греет, и, смотря на него, я думаю о гренландском солнце, таком холодном и убийственном, и вспоминаю строки из письма, которое было началом и было концом: «Вам всем, здравствующим дома, шлю я из страны полуночного солнца, льда и снега, любовный поклон». Что ты чувствовал, Вильхельм, когда писал своё последнее письмо своей возлюбленной? Мог ли ты знать, чем оно станет для неё и её семьи? Одно можно сказать точно – смерти ты не боялся: «Ты спрашиваешь о смерти, но я ничего не знаю о ней, а только о жизни, поэтому могу лишь рассказать, какой я вижу смерть: или она окончание жизни, или переход к иному способу существования. И в том, и другом случае бояться нечего». Всё правильно – умершему человеку уже всё равно, вся боль предназначена тем, кто остался. И не только она.
Молчание. «Все истории должны начинаться с молчания», – и эта началась именно с него. Я слышу воркующих за окном голубей – и я вижу тот чердак, на который поднялась Вера, вижу бельевую верёвку, прищепки, платья, – и то, что случилось потом. И она замолчала. Она тёрла свою кожу до крови, куталась в одежду и резала язык, потому что просто не могла облечь в слова то, что гнездилось внутри неё. «Молчание передавалось в семье из поколения в поколение», – началось оно с Эллен, которая стала актрисой немого кино (каково ей было ждать всю жизнь того, кто сгинул во льдах?), и закончилось на Фреде, который, прознав страшное, погрузился во мрак (какого ему было нести в себе бремя этой правды?). Молчание – это страшно, и оно знакомо многим семьям. Девочка молчит, не желая рассказывать о том, что с ней сотворили («Вера, прости нас! Прости нас, Вера!», – поздно). Мальчик молчит, оглушённый правдой о своём отце («Он вообще ни на кого не обращает внимания. Он не разговаривает. Он экономит силы. Отметает всё лишнее. И день ото дня всё больше напоминает зверя», – поздно). Настоящий заповедник молчальников – вот это что. Эти люди любят друг друга – о, как они друг друга любят! – но молчание убивает всё хорошее. «Я не желаю знать, кто надругался над моим сыном! Я вообще ничего не хочу знать!», – ведь так куда проще, не так ли? А проще ли? Можно ли в таком случае отнести молчание к лжи?
Ложь. «Мы оберегаем друг друга ложью», – и закрываем глаза на то, что является пред нами на самом деле, предпочитая верить грёзам, которые так сладки и приятны. «Мир желает быть обманутым, так и пусть и будет обманутым», – твердил Арнольд, и, скитаясь по свету, он так и не смог сознаться в том, что сидело в нём с самого начала (чердак, пуговица, палец), в этом маленьком мужчине, родиной которого были море, трава и птичьи скалы; возможно, именно поэтому он так и не смог украсть ветер. Что он почувствовал, когда увидел ту, чью жизнь он когда-то сломал ради собственного минутного удовольствия? Он разворотил себе руку, дабы его не узнали, он делал всё для того, чтобы стать хорошим мужем и отцом, он смешил ту, которая когда-то по его вине замолчала на девять месяцев, – но от правды никуда не спрячешься. «Ложь рано или поздно настигает нас, они возвращаются – и обманы, и фантазии, и встречают тебя в дверях под видом заботы, утешения и правды, потому что мир недостаточно велик, чтобы спрятать враньё», – и это настигнет всех, как ни прячься. Вся эта история пропитана ложью, не знаешь, чему верить, а чему нет: «Я раздуваю по сторонам пыль повествования, чтоб она расцвела в устах людей букетами наипрекраснейшей лжи», – что было грёзой, а что было правдой? А, Барнум? Он, я думаю, и сам не знает. И это самое страшное. Он отчаянно пытался заполнить пустоту неприсутствия своими словами, но они вязли и тащили его за собой, в каждой его выдуманной истории был он и его брат, тени всего, что было для него так важно, а время неслось вперёд, делая при этом ожидание невыносимым.
Ожидание. «В жизни ещё приходится ждать тех, кто не вернётся никогда». Молодая актриса ждёт своего суженого, который отправился на север, в её глазах на немом экране – тоска, в руках – письмо, под сердцем – ребёнок. Он не вернётся. Маленькая девочка отдаёт своей лучшей подруге кольцо на хранение и шепчет: «Не бойся, Вера, я скоро вернусь. Я вернусь, Вера». Она не вернётся. Юноша с диким сердцем обнимает свою рыдающую мать и говорит: «Мне только свитер взять, мам», после чего, подхватив чемодан отца и потрепав брата по щеке, уходит. Он вернётся, но лишь тогда, когда мир уже будет совсем иным, да и он сам, наверное, тоже. Ждать – это и правда искусство. Мы все чего-то ждём, но когда приходится ждать кого-то, это превращается в настоящую пытку, ибо кажется, что время не мчится вперёд, а стоит на месте, и оно душит, душит своей медлительностью, и ты слушаешь тиканье часов, и ты вчитываешься в письмо, и ты обнимаешь замшевую куртку, – и ничего не происходит, ничего не меняется, никто не возвращается, лишь в волосах твоих появляются серебряные нити, а в глазах плещется чернота, и живёшь ты не сегодняшним и не завтрашним, а вчерашним. Но человек ко всему привыкает. К этому – тоже. Кто-то ждёт до последнего вздоха, кто-то пытается похоронить воспоминания, кто-то убегает во тьму, кто-то – в книги (все мы – ночные души). «Я всё ещё слышу, как эти шаги уходят из моей жизни», – я тоже это слышу. У каждого они есть, эти шаги, у каждого – свои. Но есть и ещё кое-что – есть отголоски любви.
Любовь. «— Почему тебя так заело это письмо? — Я его люблю». Прабабушка, бабушка, мать и два мальчика, – какая бы боль ни снедала их, у них было оно – письмо, написанное посреди льдов и снега, и каждый раз, когда на их сердцах появляются гири, они берутся за эти листы – и читают друг другу эти заветные строки. Это материнская любовь, вот она, несчастная женщина, стоит меж кроватей своих сыновей и желает им спокойной ночи, мечтая, чтобы этот миг длился вечно, чтобы они всегда лежали вот в этой комнатке, всегда были с ней. Это дружеская – и не только – любовь считателя и сочинителя, этих двух забавных парнишек: «Я тебя всё равно найду. Я твой друг. Так и знай», – они будут вместе до самого конца, до конца Педера (авария... снова авария). Это любовь между строк, о которой почти ничего не было сказано, но которая была так явна: «— Тебе Фреда не хватает? — прошептала Вивиан. Я мог бы задать ей тот же вопрос», результатом которой стал мальчишка с глазами того, кто является полубратом для получеловека. И это, конечно, любовь братьев: «— За кого ты будешь драться? За клуб, за тренера или сам за себя? — За брата. За Барнума». Я как сейчас вижу эту сцену: юноша, страдающий дислексией, читает вслух первую работу своего младшенького, читает медленно, но внятно, а тот лежит, смотрит в потолок и задыхается от сдерживаемых слёз, ведь плакать нельзя, нельзя и всё. «Он один», – прошептал старшенький, уже лежа в своей кровати. Они оба были одинокими, но эта братская связь опутывала их на протяжении всех этих лет, и когда один вернулся, второй уже был к этому готов.
А вот я не была готова к этой истории. Я ничего не знала об этой книге, просто поверила своему человеку и взялась за неё – и пропала. Бывают такие книги, которые можно охарактеризовать одним ёмким «это моё». Эта книга – моя. В ней очень много горя, молчания и лжи, читаешь – и будто проваливаешься в пучину мрака и тьмы, но есть в ней и другое – дружба, любовь и смех (и я собираю смех людей, как делал это Арнольд). Нашла я в ней и того, к кому привязалась по-настоящему, кто будет идти со мной по жизни дальше, ибо он стал моим любимым героем, – Фред (гребень, оскал, обещание). Удивительная это история, она заключает в себе просто всё, она и о семье, и о взрослении, и о поиске своего места... И как же дивно она написана, как в неё вплетены многочисленные вопросы, ответы на которые находишь меж строк, и каждое открытие буквально оглушает. Всё, что я чувствую после эпилога («— Чего вернулся? — Чтобы рассказать тебе всё это»), – это невыносимую печаль, ибо мне хотелось, чтобы эта книга никогда не заканчивалась. Но всё рано или поздно кончается. Ну так что же, какова же она, истина? Смеяться нам или плакать? Сегодня я выбираю смех.
