5

Далеко не новая тема жизни после смерти здесь разыгрывается в непривычном (для меня уж точно) контексте, вся необычность заключается в… простоте. В реалистичности, некой доступности – словно это не смерть случилась с молодым французом, а пелена упала с глаз, обнажила правду. Я привыкла к фантастическим блужданиям душ по неведомым мирам, белому свету, голосам, шепчущим или же выкрикивающим откровения, здесь же лишь дух, покинувший тело, но оставшийся на том же месте, с теми же людьми. Ощущения, которые он описывает изначально – то, что может испытать любой, не особо верующий, но и не сильно держащийся за жизнь – некое смятение, недолгое осознание положения, но никакого страха, шока, яркого стремления. Он просто наблюдает… И вот здесь-то и начинается самое важное. Суть романа – это то, что увидел и понял некогда живой и беспечный, муж и отец, а ныне бестелесный и безмолвный дух Жак Лормо.

Потрясение, обсуждение внезапной его кончины, мысли и поступки родных, а так же знакомых – иными словами, настоящее, перемежается с воспоминаниями Жака, получившего возможность пребывать в любом месте и времени, видя ситуацию глазами любого человека. Всё это открыло для него новую реальность – прожитая жизнь обернулась чередою ошибок и упущенных шансов, неувиденной любовью, не отданным теплом. А теперь… у духа нет сил сказать что-то, внушить мысль или настроение, даже появиться во сне. Такие непростые отношения (что открылось в полной мере лишь ныне) с восьмилетним сыном, и отец, способный лишь проговаривать в пустоту слова ставшей вдруг необъятной любви, зная, что никогда не будет услышан:

И вот сегодня, сейчас, я пытаюсь что-то исправить, сказать тебе, что без тебя мне незачем было бы жить, что я благодарен маме за то, что она заставила меня согласиться. Чтобы ты не думал, что я к тебе безразличен, что твоё рождение и слишком быстрое взросление стало для меня обузой – хотя, похоже, я действительно умел любить только тех, кто уже не меняется или кого больше нет. Просто я очень боялся отяготить тебя, согнуть, как когда-то согнул меня отец, желавший непременно сделать меня своим преемником… Поэтому я тебе не навязывался, чтобы ты, если захочешь, мог любить меня без усилий, раздражения и обязательств, или, если это тебе понадобится для самоутверждения, ненавидеть без угрызений совести.

Единственный принцип, которым я мог руководствоваться в твоём воспитании, это тот, что я унаследовал у своего замечательного деда… «Если любишь, оставь в покое» - говаривал он.

Жаль, ты не слышишь меня, Фабьена. Клянусь, теперь, когда ты овдовела, я был бы рад снова просить твоей руки.