5

Весь балдеж именно в том, чтобы пребывать на границе, когда в поле твоего зрения — сразу обе стороны: два государства, две идеи, а образ, который при этом создается в воображении, — один! — это образ границы.
Евгений Клюев Между двух стульев

Будь Розендорфер чуть более драматичным, чуть более назидательным, чуть более — упасибоже — серьезным, в качестве эпиграфа можно было бы поставить что-нибудь посолиднее. Что-нибудь из Гессе, скажем. Строки про ад, которым «человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии» подошли бы как нельзя лучше.
К счастью, письма эти достаточно ироничны, чтобы рифмоваться скорее с прозой абсурда. Что же касается ада, герр, по-моему, прекрасно продемонстрировал: человек современный достаточно талантлив, чтобы превратить свою жизнь в ад без каких-либо столкновений — локальных или эпохальных.
Да адом-то она будет казаться только со стороны. Ад вообще штука чертовски субъективная.

Я же, как водится, жажду отзеркалить всю эту историю и завести старую свою шарманку.
Китайский мандарин, который смотрит на результаты технического прогресса и пытается описать их, руководствуясь своей логикой и своим пониманием мира, выглядит так же нелепо, как мы, когда смотрим на культуру, скажем, Древнего Египта, или средневековья, или даже эпохи модерна, и судим их с колокольни своего времени и своей культуры. Истина, что древнее этого самого мандарина: глупость, как и красота, — только в глазах смотрящего... Впрочем, я, кажется, грешу морализаторством, которого мастерски избежал писатель.

Контраст двух времен, культур, взглядов — ход, в общем-то, беспроигрышный, а здесь это еще находчиво, остроумно и ненавязчиво — загляденье же. Приходится признать, что ничтожная дочь эпохи перемен, чьему взору открылось всё величие... Словом, я была пленена и очарована уже где-то так на середине второй страницы; к концу книги я уже изучила биографию Розендорфера, составила список «на почитать» и успела порадоваться, что у истории есть своеобразное продолжение — Великие перемены .

Автор суров, но справедлив: и в самом деле было бы обидно лишать господина Гао-дая зрелища, которое открылось его другу на страницах еще этой, первой книги. А лишать читателя — вдвойне обиднее.