4 Весною - рассвет

А мне понравилось.

Когда я выбирала книгу на последний раунд Долгой прогулки, я, конечно, читала, что Киньяр - мастер стилизации, но я и представить себе не могла - насколько.

Начнем с того, что книга - крошечная: всего 140 телефоно-страниц. И почти половина из них - это "введение" к самому тексту: "Жизнь Апронении Авиции". Она охватывает гораздо более длительный период, чем тот, что выведен непосредственно в "Записках..." и, по сути, является ширмой или, если позволите - театральным задником, на фоне которого будет происходить основное действие.  Что особенно интересно, никакого влияния на понимание происходящего в "Записках..." это введение не оказывает: они существуют в одной реальности, но в разных ее плоскостях. Поэтому выбор -  читать его или пропустить, остается на усмотрение читающего, но, как по мне, то в данном конкретном случае - это дополнительный оттенок удовольствия. При этом введение оказалось настолько подробным, датированным и персонифицированно-детальным, что лишь к концу его чтения у меня в голове, как говорится, забрезжило чудовищное подозрение...  До этого я честно думала, что Киньяр сам либо перевел, либо адаптировал реально существующие записки древнеримской матроны. 

И я не зря вынесла в заголовок первую фразу из "Записок у изголовья" Сэй Сенагон. "Записки на табличках..." очень сходны с этой книгой. Хотя... вот написала и сама задумалась.

На самом деле сходство, думаю, лишь в краткости и удивительной емкости. Потому что у Сэй Сенагон записки очень "внешние", созерцательные, описывающие происходящее вокруг, неважно, природа это, одеяния придворных дам или обрядовая часть жизни. Внутренние переживания, конечно, тоже есть, но скорее фоном. У Апронении Авиции записки, как мне показалось, больше "внутренние", она сосредоточена на ощущении происходящего. Даже если речь идет о непосредственно действиях, все кажется, что она не просто описывает, а перепрочувствует их. Что уж говорить об описании эмоциональных моментов...

Мужчина, восхваляющий женщину, которую некогда любил и которая ныне лежит в могиле, становится неприятен до отвращения. Испытываешь ревность к телу, давно истлевшему в земле, к мысли, давно поглощенной небытием. И чувствуешь себя глупой и несправедливой.

Люблю глядеть, как рдеет древесный уголь в жаровнях и людские тела тянутся к ним, ища тепла, - самые разные части тел, смотря по тому, что именно хочет согреть человек, как именно привык греться.

Плюсом не могу не упомянуть описания чисто телесных моментов: описания депиляции всего тела, половых актов, встреч и расставаний любовников, физиологических признаков старения и тому подобного.

Тем не менее, Апронения, так же, как Сенагон составляет свои милые списки: "Признаки счастья", "Какие вещи приятно пахнут", "Вещи, способные развлечь при скуке" и прочие - очень интересно читать, честно.

II. Вещи, редко встречающиеся
Среди вещей редко встречающихся, назову я тщательно выверенную книгу.
Человека, способного пренебречь взглядами других людей.
Пинцет для волос, который хорошо выщипывает волосы.
Оконные ставни, не пропускающие дневной свет

Ну разве не милота?

Как мне показалось, очень много рассуждений о вечности, смерти, общем итоге жизни...

Я готов поклясться, что человек, узревший Бога, навсегда расстается с желанием обрести бессмертие

Было такое время, когда я еще не родился, и было время, когда ты еще не родилась. Может быть, скоро настанет время, когда меня больше не будет, а ты останешься жить или, наоборот, я выживу, а ты уйдешь в мир иной. Это будут, несомненно, самые грустные времена. А затем настанет время, когда мы исчезнем оба и никогда уж более не появимся на этом свете.

И одновременно - это очень земная книга, про реальность и бытие.

LXIX. Ближайшие дела.
Сурепка.
Сусло лалетанского вина

В общем, эту книгу нужно купить и поставить на полку рядом с "Записками у изголовья", чтобы в моменты пасмурных дней, когда тебя засасывает экзистенциальный вакуум, доставать и читать, открывая страницы наугад. Древняя японка и не менее древняя римлянка лично для меня говорят удивительно в унисон.