3

Мог ли Георгий Эфрон представить себе, что спустя восемьдесят два года его дневники будет читать девушка настолько далёкая от событий и настроений тех лет. Говоря откровенно, никогда бы не подумала, что мой читательский взор устремится к дневникам и мемуарам какой-нибудь личности, чьё имя занимает не последнее место в историческом срезе. Но увидев статью на «Горьком» о книге Сергея Белякова «Парижские мальчики в сталинской Москве» с весьма забавным заголовком «Портрет на фоне пожарской котлеты», я поняла, что стоит почитать. Ведь кому не хочется узнать, в чем главный секрет знаменитых пожарских котлет из нежной курицы? (sic)

Так о чём же думал Мур, что заботило пятнадцатилетнего парня, свидетеля глубоко травмирующих событий двадцатого века. Мы с Муром не современники, и далеко не одногодки, поэтому как бы я не старалась, но его многие мысли воспринимались с высокой колокольни неодобрения. Эгоцентризм и юношеский максимализм, которые так или иначе заполняют пространство вокруг тебя во время чтения, не вызывали во мне сопереживания.

Дневник Мура демонстрирует во всей красе самобытность его личности, которая была вскормлена Францией, литературой и культурной средой эмиграции, и с другой стороны – это обычные заметки молодого парня, которому интересны международная политика, музыка, книги, а также дружбе и девочках. Очень часто в своих записях глубокие размышления обрывались такими обыденными вещами, что меня сбивало с толку.

Моё впечатление от первого тома его дневников весьма неоднозначно. Я испытывала злость на него, когда он говорил о своей матери и их совместной жизни с такой злобой, с таким пренебрежением. А какое негодование охватывало меня в моменты, когда он жаловался на отсутствие друзей, но с отвращением воспринимал новые знакомства, а окружающих называл дураками и ценил их не выше тетрадей для школы. Я была заинтересована его рассказами о прочитанных книгах и о культурных событиях Москвы тех лет. И я ощущала глубокую и тёмную горечь от того, что он не ценил то, что было в его жизни: пусть всё было не так идеально, как бы всем хотелось. А с каким надрывом в душе я читала последние записи августовских дней сорок первого. Ведь над Муром нависает грозная туча одиночества, от которой саднит в сердце.

Читая первый том дневников, вы не будете ощущать это нескромное чувство, словно вы вторгаетесь в мир чужого человека. Нет, Мур, здесь, открытая книга со своей болью, со своими ошибками и глупостями сложной судьбы. Вы невидимый собеседник, к которому между строк словно бы обращается этот удивительной природы человек. И поэтому это прекрасный вариант, чтобы увидеть мир глазами Георгия Эфрона, сына Марины Цветаевой, который, как мне кажется, другим бы не вырос. Он такой, какой есть. Без всяких прикрас.