3

Судя по первым строкам романа, где политический эмигрант по имени Ка, вернувшийся в родную Турцию из Германии, едет в заснеженный город Карс, я предполагала чтение размеренное и философское. Но очень скоро оно стало зверски раздражающим и книгошвырятельным.

— Тебе было трудно в Германии? — спросила Ипек.

— Меня спасло то, что я не смог выучить немецкий, — ответил Ка. — Мое существо сопротивлялось немецкому, и в конце концов я сберег свою душу и чистоту.

И тут у меня выпал глаз. Такой отбитой отмазки для собственного лингвистического кретинизма я ещё не встречала. Если что, мы говорим о восьмидесятых-девяностых годах, а не о тридцатых-сороковых, когда ещё можно было бы как-то оправдать "сопротивление существа немецкому". А я, значит, свою душу и чистоту не сберегла, потому что владение языком страны, которая меня приютила, считала чем-то само собой разумеющимся. Я ещё не знала, что на протяжении всей книги само собой разумеется совсем другое отношение к Западу: лицемерное и потребительское. При этом нас будут убеждать, что это Запад относится к Турции таким образом и всячески её презирает. Ну-ну.

Опальный поэт Ка бежал в Германию двенадцать лет назад. В Германии эмигранты, особенно политические, получали, во-первых, "подъёмные" на обзаведение хозяйством, во-вторых, пособие. О чём, кстати, упоминает и автор-рассказчик. И вот как он отзывается о языке страны, которая сохранила ему жизнь, свободу и обеспечила всем необходимым.
Сетуя на бедность, Ка покупает своё пресловутое пальто не где-нибудь, а в "Кауфхоф" - это по тем временам роскошный модный и галантерейный магазин, не каждому немцу по карману.
Гордясь тем, что немецкий он не выучил, Ка, тем не менее, собирается вернуться в Германию с любимой женщиной. И как-то рассказывает о своих планах перевезти туда и её семью. Бедные, жертвуют своими душами ради того, чтобы их там унижали проклятые европейцы.

А как вам такая позиция?

— Я не предатель родины. Я думаю точно так же, как и вы, — сказал страстный курдский юноша и встал. — Поэтому я хочу, чтобы написали, что если однажды представится удобный момент и даже если мне дадут визу, я в Германию не поеду.

— Такому, как ты, тунеядцу никто не даст немецкую визу.

— До визы ему наши власти паспорт не выдадут.

— Да, не выдадут, — смиренно сказал страстный юноша. — И все же если дадут и если я поеду, даже если первый европеец, которого я встречу на улице, окажется хорошим человеком и даже не будет меня унижать, беспокоиться я буду уже потому, что он европеец, и буду думать, что он меня презирает. Потому что в Германии сразу видно тех, кто приехал из Турции, по всему… Тогда единственное, что можно сделать, чтобы тебя не унижали, — как можно скорее доказать им, что ты думаешь так же, как и они. А это и невозможно, и обидно для самолюбия.

— Сынок, начало твоей речи было плохим, но в конце ты хорошо сказал, — сказал старый азербайджанский журналист. — И все-таки давайте не будем печатать это в немецкой газете, они будут смеяться над нами…

А не слишком ли много вы о себе думаете, уважаемые граждане Турции? А что если предположить, что европейцам и вообще всем просто... наплевать. Наплевать на то, что там у вас происходит, если это не затрагивает их напрямую. И унижают вас только в ваших фантазиях. О каких унижениях может идти речь, если целые районы крупных городов Германии уже в семидесятых были филиалами Турции? Про наше время вообще промолчим.
Дело в том, что в шестьдесят первом году Германия под давлением США пригласила турецких рабочих, которые хлынули рекой, спасаясь от безденежья в родной стране. Приглашали их временно, на заработки, но в итоге они остались и перевезли с собой семьи. Немцы надеялись в том числе и на улучшение демографии, но по факту это никак не помогло, а получилось государство в государстве. Турки тупо не учили язык, общались только со своими, и даже дети, уже выросшие в Германии, не ассимилировались, и невест им привозили родители из той же Турции. Вы если сейчас пройдёте, скажем, по районам Кройцберг или Нойкёлльн в Берлине, то всерьёз задумаетесь: а остался в Турции вообще кто-нибудь? И да, в девяностых немцы активно протестовали и были народные волнения, но вовсе не из-за какого-то там предубеждения против турции, а просто потому что пол-Турции село немцам на шею, получая пособие по безработице, всяческие льготы, и живя себе припеваючи. И ни для кого не секрет, как ведут себя такие мигранты в общественных местах, например.
Да, есть, конечно, и интеллигенты турецкого происхождения, такие, как Ка и сам Памук - поэты, писатели, художники. Есть и честные работяги. Но их значительно меньше. Зато оскорбляться на ровном месте они все горазды. Это вообще удел морально слабых наций, не уверенных в своей позиции - оскорбляться с чего-то, что в их сторону даже не смотрело.

В общем, поэт с чистой душой приезжает в древний многонациональный Карс под предлогом некого журналистского расследования, а на самом деле хочет жениться на своей давней знакомой, которая недавно развелась. К несчастью, его приезд совпадает с попыткой государственного переворота, и поэт оказывается против воли втянутым в политические игры между прогрессивной светской властью и религиозными реакционерами.

К сожалению, отдохнуть от негодования на любовной линии у меня тоже не вышло, потому что совершенно не верится в такого вот тонко чувствующего и возвышенного поэта, который влюбляется в женщину только потому что она - красива. Через строчку только и мелькает: "красота Ипек", "она показалась ему ещё красивее", "её красивое лицо"... Спасибо, мы поняли.

— Я хочу, чтобы ты от меня совсем не уходила, — сказал Ка Ипек, — потому что я ужасно в тебя влюблен.

— Ты же меня не знаешь, — сказала Ипек.

— Есть два типа мужчин, — сказал Ка поучительно. — Первому до того, как влюбиться, нужно узнать, как девушка ест бутерброды, как расчесывает волосы, какие глупости ее беспокоят, почему она сердится на своего отца, и другие истории и легенды, которые о ней рассказывают. А второй тип — и я из таких — должен очень мало знать о девушке, чтобы влюбиться.

— То есть ты влюблен в меня потому, что совсем меня не знаешь? И ты считаешь, что это и в самом деле — любовь?

— Такой бывает любовь, за которую человек может отдать все, — сказал Ка.

— Твоя любовь закончится после того, как ты увидишь, как я ем бутерброды и о чем думаю.

— Но тогда близость между нами станет глубже и превратится в желание, охватывающее наши тела, в счастье и воспоминания, связывающие нас друг с другом.

Одно дело влюбиться, чтобы писать стихи в порыве вдохновения. Но ты же собираешься жениться и увезти её в чужую страну, не безответственно ли это? Тем более через несколько страниц окажется, что она режет хлеб толстыми ломтями и оскорбляет этим его эстетические чувства.

Роман написан спокойно, размеренно, несмотря на тревожные сопытия, которые он описывает. Но продираться через него было невероятно трудно. Незрелые отношения двух инфантильных и эгоистичных взрослых людей, которые преподносятся как красивая любовная история. Рассуждения взрослых бородатых мужиков о том, что снег создал Аллах, а те, кто не с нами, те против нас. Отвратительная позиция приспособленцев, которые на каждом углу кричат, как оскорбляет и унижает их Запад, а сами чуть что клепают воззвания в западные газеты. Наверное, это хорошо, когда книга не оставляет читателя равнодушным. Но "Снег" был похож на чемодан без ручки, который и тащить уже невмоготу, и бросить жалко.