4 ничьи уши не должны были слышать, что он льет слезы невидимо для всех

главное действующее лицо, насколько таковое может существовать в несвязных очерках и заметках, - императрица садако, которой к тому моменту было всего семнадцать лет. ее смело можно назвать прекрасной дамой. сэй-сёнагон, взрослая женщина, ведет себя стыдливо с императрицей, не смеет поднять головы и взглянуть на свою наделенную красотой и умом госпожу. отношения между ними такие теплые и даже несколько интимные, что невольно задумываешься об иной причине отдаления сэй-сёнагон от императрицы... особо не затрагивая политические интриги, сэй-сёнагон все же сумела создать атмосферу сплетен и грядущего несчастья, а именно - опалы садако и ее близких. 

"то, что наводит тоску" , "то, от чего сжимается сердце" - и прочие яркие заголовки, которые цепляют внимание настолько, что забываешь, что читаешь средневековое произведение. названия с многозначительными многоточиями: " во время второй луны в государственном совете...", "дворцовый слуга принес мне..." и пр. и вовсе смахивают на кричащие заголовки в желтой прессе.  зачастую в них видна едкая ирония сэй-сёнагон, чем не устаешь восхищаться и поражаться: женщины, вне зависимости от эпохи и национальности, понимали жизни и  умели над ней смеяться.

новаторство сэй-сёнагон. какова ирония судьбы: женщина, случайно взявшаяся за кисть и принявшаяся за написание своих тонких наблюдений, вошла в историю мировой литературы и стала японским классиком, создавшим жанр "дзуйхицу" - "вслед за кистью". как отмечает вера маркова:

принцип жанра - полная свобода писать, не сообразуясь с каким-нибудь планом, вне рамок заданной фабулы, как бы следуя за пером (в японии, конечно, за кистью). жанр этот оказался очень плодотворным. он не имеет полной аналогии в мировой литературе. иногда его определяют как эссе. пожалуй, ближе всего к нему записные книжки и дневники писателей.

сэй-сёнагон, при всем ее самодовольстве, вовсе не хотела, чтобы эти записи попали кому-то в руки, потому что, как и всякий настоящий дневник, они довольны откровенны и могли бы кого-то оскорбить, чего не могла себе позволить фрейлина даже такого низкого ранга, как автор. ее низшему положению фрейлины тоже можно поразиться, ведь сэй-сёнагон так уверенно пишет о себе и так часто говорит о том времени, что она проводила с императрицей, что начинаешь думать, что они чуть ли не сестры (это не так). интересно, что императрицы охотно собирали вокруг себя талантливых девушек, пусть они даже из небогатых и низших слоев населения. также они принимали и девушек далеко за двадцать пять (как сэй-сёнагон, например, которая, к тому же, успела побывать в браке).

средневековая япония - истинно читающая страна.  например, "записки у изголовья" наполнены литературными аллюзиями, которые нам, к сожалению, не понять. когда сэй-сёнагон приводит обширный список топ двадцатки популярных книг за конец десятого века, то с прискорбием читаешь краткий комментарий о том, что до наших дней дошло лишь  одно произведение -"дуплистое дерево".  как суров исторический отбор! сколько книг кануло в небытие!.. в этом дневнике элита, воспитанная для того времени классической японской литературой, знала наизусть чуть ли не все стихотворения, и часто баловалась тем, что в ответных записках мелькал поэтический флирт.

несколько слов о переводе. глупо говорить о красоте слога автора, чье произведение читаешь в переводе. вернее будет сказать: перевод веры марковой, на мой скромный взгляд, выдался очень поэтическим и эстетичным, танку переданы очень мелодично. даже японист александр мещеряков так высоко ценил переводческое искусство веры марковой, что стал называть ее работы "марковками". между прочим, маркова проявляла интерес и к поэзии эмили дикинсон.

легкая, но созерцательная манера письма умело сочетается с юмором и иронией автора.  одновременно с возвеличиванием себя и критикой других она не забывает о гармонии природы, торжественности религии и хитросплетениях человеческих отношений.