0.5

Но Самсон сказал им:
теперь я буду прав пред Филистимлянами, если сделаю им зло.
Суд. 15:3

1944 год. Третий год Великой Отечественной войны. Юлия Яковлева со скрипом признала за советским народом право на насилие. Вот только кому использовать это право, если советская армия выглядит пушечным мясом («Командир поднял руку. Строй перешёл на неслышный кошачий шаг. Теперь Шурка видел, как они все напряжены. Теперь различал: у одного страх, у другого отчаяние, у еще одного – безумную надежду: «Может, в этот раз не я… я не в этот раз». Командир резко махнул. Строй побежал»), а единственная батальная сцена выглядит как месть одиночки?
С мирной жизнью в сказке обстоит немногим лучше. Как-никак, среду обитания отстояли, а природные инстинкты при любой системе берут своё. Но всё же на первый план выходит бедность, дефицит мужчин, внезапные смерти «от истощения сердца», платное образование (в реальности таковое было, начиная с 8-го класса, а от платы можно было избавиться, став отличником, но зачем это объяснять, когда можно ворона-Сталина попинать?). А поскольку война неотделима от деградации, не удивляйтесь, дорогие родители, словам «ср*ть» и «пошла в ж*пу».
Чтобы хоть как-то разобраться в сюжете, надо прочитать «Краденый город» с моралью «в Блокаде виноваты ленинградцы» и «Жуки не плачут» с моралью «родина – мать-уродина». В центре всё те же Таня, Шурка и Бобка. Плюс ещё приёмная сестра Сара – без речей и сколь-либо активных действий (ну нужен был автору ребёнок войны, а что с ним делать она не знает). Судьба снова сводит их в Ленинграде. Дело за малым – найти друг друга. Прибегать к помощи государства бессмысленно: ребята живут двух мирах – действительном и призрачном (и иной раз ведут себя так, будто война их не коснулась). Остаются мистические силы и Король игрушек, разумеется.
Таня превращается из кошки в человека и цинично-практично идёт в армию с документами, взятыми у трупа: нужна легализация положения, еда, ночлег. Шурка и Бобка всё больше отбиваются от рук. (Война, конечно, заставляла преждевременно взрослеть детей, но только не этих). Впрочем, если история Тани даёт надежду на перевоспитание героини и раскрывает трагизм войны, то очередные приключения пацанов в параллельном мире выглядят таким бредом и маразмом, что даже не знаешь, смеяться над этим или плакать. Разбавляет этот маразм политический подтекст. С этой целью в сказку введена завуч мужской школы Капустина Елена Петровна – горластая, нахрапистая, искренне верящая в идеалы Партии и тупая, как пробка, посему задолбавшая соответствующими лозунгами всех - от читателей до персонажей.
Финала в сказке нет. Даже открытого. Всё обрывается на самом драматичном месте. А дальше будет уже другая история.