5

"Не презирай того, что тебе знакомо, и не пренебрегай тем, что тебе незнакомо"

Амвросий Феодосий Макробий.

Следуя этому совету, открыла и от "корки до корки" прочитала "Занимательную Грецию".
Книга очень хороша для молодых людей, которые занимаются самообразованием. Каждая небольшая главка, из которых состоят шесть частей повествования, может пробудить в юной душе интерес к более глубокому изучению истории и культуры вообще, а не только Древней Греции.
Для возрастного читателя "Занимательная Греция" представляет несомненную ценность, как источник ранее неизвестных фактов и, кроме того, даёт возможность встретиться с "хорошо забытым старым", увидеть некоторые давно знакомые и даже привычные вещи с неожиданной новой стороны.
Не побоюсь банальности: история, культура и философия, Древней Греции - такие явления цивилизации, которые безраздельно принадлежат всем и каждому. Эта мысль пробуждает наивную, сентиментальную гордость от осознания, что все люди, и жившие задолго до нас, и живущие сейчас, и те, которым ещё только предстоит родиться, - одна семья.
История людей и их богов, начавшаяся на Пелопоннесе за шестнадцать веков до нашей эры и продлившаяся тринадцать веков, для меня обозначена двумя вехами, начальной и конечной. Начало - хрестоматийный спартанский мальчик с лисёнком под плащом.
Конец, на исходе античности, - другой мальчик, бегущий спозаранку в школу учиться латыни.
С первым, вот уже сколько лет, я падаю замертво и ничего не могу с этим поделать.
Со вторым я бы хотела прожить одно утро:

"До зари я пробудился от сна. Поднялся с постели. Сел. Взял ремешки, сандалии; обулся. Попросил воды умыться. Умываю сперва руки, потом лицо. Умылся; вытерся; отдал полотенце. Надел хитон на голое тело; подпоясался. Помазал голову маслом и причесался. Надел белый плащ. Вышел из спальни с дядькою и с нянькою поздороваться с отцом и матерью. Поздоровался с обоими и поцеловал их. А потом вышел из дому.
Прихожу в школу. Вошел. Говорю: «Здравствуй, учитель!» И он меня тоже поцеловал и поздоровался. Раб мой дает мне таблички, пенал, грифель. Севши на место, провожу черту, стираю ее. Списываю с прописей; списав, показываю учителю. Он исправляет, зачеркивает. Приказывает мне читать. Потом приказывает передать другому.
Я выучил слова; я ответил. «А теперь подиктуй мне!» Товарищ мне диктует. «И ты!» — говорит он. Я ему говорю: «Ответь сначала слова». А он мне говорит: «Ты что, не знаешь, что я их еще до тебя ответил?» Я говорю: «Врешь, не ответил». — «Не вру!» — «Ну, если не врешь, то подиктую».
Тем временем по приказу учителя малыши берутся за буквы и слоги. Диктует им их один из старших. А остальные по порядку отвечают помощнику учителя слова, записывают стихи. Написали, и я кончил первым. Потом, когда мы сели, я учу правила грамматики. Меня вызывают читать; я слышу, как другие пересказывают, излагают смысл, называют действующих лиц. Меня спросили по грамматике: «Какое слово говоришь? Какая это часть речи?» Я ответил; просклонял слова по родам, разделил стихи на стопы.
Когда мы все это сделали, учитель отпустил нас на завтрак. Отпущенный, прихожу я домой. Переодеваюсь. Беру белый хлеб, маслины, сыр, фиги, орехи, пью холодную воду. Позавтракав, опять прихожу в школу. Вижу, учитель читает. И учитель говорит: «Начните сначала...»"

Этот нехитрый монолог, приведённый М. Л. Гаспаровым из чудом сохранившегося школьного разговорника того времени, когда Греция уже растворилась в Риме, я могу перечитывать бесконечно... Могу даже выучить его наизусть, так сильно обаяние скромного свидетельства живой жизни, давно истлевшего детства.
Между двумя этими детьми и располагается такая занимательная Древняя Греция со всеми её атрибутами: культом меры, "вольностью воевать и мириться, когда хочется", правом на праздность, страхом перед бесконечностью, презрением к ручному труду; со всеми её полководцами, поэтами, математиками и мудрецами с их парадоксами и подробными отчётами о предсмертных словах.