5

Изумительная книга, шикарнейшая адаптация средневековых народных легенд. Крашевский считается специалистом по саксонскому периоду, но я люблю у него его беллетризированную историю Польши, то бишь, романы о средневековье. Многие критики упрекали его за то, что он-де не по вальтескоттовски писал, а я скажу: и правильно делал. Потому что в отличие от шотландского коллеги, Крашевский не был сторонником романтизации и приукрашивания истории, и тем не менее, его романы читаются на одном дыхании. А у Скотта мне, разве что, «Айвенго» нравился лет в 11-12, и за отдельные образы ему, конечно, спасибо – на всю жизнь запомнила.
«Старое предание» по стилю похож чем-то на романы Сенкевича: ни разу не провисающий сюжет, яркие колоритные герои, ну и любовная линия, куда же без нее-то… Но романтическая линия не раздражает, не кажется надуманной, как в тех же «Крестоносцах», она, наоборот, скрашивает и смягчает суровость основного сюжета. А в основе лежит то самое старое предание о том, как смиренный и честный колесник стал не только практически первым польским королем, но и основателем города Гнезно…
Как всегда у Крашевского, сказочные элементы здесь сливаются с горькой реальностью: смутное, страшное время, со всех сторон грозит война, внутри страны междоусобицы…. А где-то рядом уже зародилась новая вера, и Единый Бог теснит всех этих белобогов и чернобогов , привлекая к себе людские сердца, и все чаще в селениях показываются странные пилигримы, появляющиеся аккурат в такой момент, когда необходим добрый совет. Тут же бродит слепой гусляр, слагающий песни как о делах минувших, так и о нынешних, тут же обитает добрая, но «знающаяся с нечистой силой» ведьма Яруха, тут же дивный, почти сказочный остров на озере, где девушка невиданной красы служит у очага языческого божества…
Герои, повторюсь, изумительные. Хотелось бы выделить троих: Пястун, Яруха и князь Попель. Пястун, олицетворение честности и бескорыстия, противопоставляется злобному трусливому мстительному… одним словом, настоящему вместилищу всех мыслимых и немыслимых пороков князю Попелю. Несмотря на то, что образы эти почти сказочные, Крашевский заставил меня убедиться в том, что эти люди существовали на самом деле, настолько ярко они прописаны.
Не отстает от них и Яруха, которая, как и старый слепой гусляр, есть образ собирательный. Но если гусляр - стон польского народа, напоминание о его трагической и кровавой истории, то в Ярухе, как в пане Заглобе в сенкевичевском "Огнем и мечом" сконцентрирован весь колорит, юмор и здоровый цинизм, присущий людям тех далеких веков. Сцены с Ярухой, пожалуй, самые запоминающиеся, хотя, опять же, повторюсь, вся книга очень хороша. Не покривлю душой, если скажу, что это эталон исторического романа.