4.5 В Пелевине — только Пелевин. И это по-настоящему хорошо.

Не даром говорят, что уже на уровне формы можно предположить, какой посыл несёт в себе её содержание. В случае с новым романом Виктора Олеговича даже не с формы, уже с форзацев понимаешь: жди ироничного (не)разрешения тех проблем, какие собирается поднимать автор.

Воодушевлённый Дон Кихот направляется к Ветряным Мельницам и... сгорбившись, тихонечко проезжает мимо — как говорится, от греха подальше. Рисунки, к слову, авторского же пера.

Сам роман разделён на две неравные части, примерно 1 к 4. И если для чтения первой достаточно быть хотя бы немного в теме, что это за зверь такой со зверятами — буддизм с его многочисленными формами, то для второй желательно ещё и знать, а что такое, собственно, пелевинский нарратив.

Для безболезненного погружения в историю KGBT+ желательно быть знакомым:

— с историей Рамы Второго (романы «Empire V» и «Бэтман Аполло»)

— с миром «S.N.U.F.F.» хотя бы примерно

— и, тем более, с миром предыдущего  ̶с̶б̶о̶р̶н̶и̶к̶а̶ ̶р̶а̶с̶с̶к̶а̶з̶о̶в̶ романа «TRANSHUMANISM INC.»

Тогда у вас будет возможность не заморачиваться над резким увеличением количества посткарбоновых словечек и понятий во второй (четырёхпятой) части романа и сосредоточиться на чём-то ещё…

А на чём?

Тема, стальной нитью продевающая, наверное, всё творчество великого «П» — «пустота» в буддийском понимании этого слова. То есть, говоря языком чуть более человеческим, — взаимозависимость всех явлений. Каждый раз беря в руки пелевинский крупняк думаешь: «Вот, сейчас будет годный мегакоан на не всегда литературном русском с мета- и просто комментариями, а также аллюзиями на какую-нибудь древнюю культуру».

И ведь не ошибаешься — всегда оно. Говорят, каждый великий писатель выбирает себе одну тему, которую разрабатывает потом, как смысловую целину, на протяжении всего своего творческого пути. И даже если под эту гребёнку всех не загребёшь, то Пелевин — ярчайший апологет незыблемости некогда обретённых и̶с̶т̶и̶н̶ идей, которые он кому-то (никому) пообещал терпеливо вбивать в наше сознание все те отпущенные ему несколько сотен или тысяч лет (возможно, на баночной перемотке в ускоренном режиме).

И в этом смысле «KGBT+» не исключение. В самом лучшем смысле. Но всё-таки, с точки зрения человека, имеющего провал аж в девять романов между последним (этим) и последним из прочитанных (Бэтман), могу сказать, что звучать Виктор Олегович стал… несколько иначе. И здесь — подробнее.

Во-первых, как ни странно (и снова — скорее, хорошо), заметно полегчала поступь повествования: слог. Летом довелось (с переменным поскрипыванием) прочитать толстый сборник его рассказов. При всём уважении и любви к ПВО, между громоздкостью некоторых жителей этого сборника и музыкальной воздушностью романа выбираешь роман — без атома сомнения.

Во-вторых, интонация. Во многих, хотя и не во всех, работах Пелевина озвучена, скорее, неприглядная, тоскливая сторона нашей действительности, более или менее приперчённая мистикой и сюрреалистическим допущением на грани обычного грибного трипа. Словом, это, конечно же, очень вкусно, но как-то всё-таки горчит. А здесь…

… а здесь, несмотря на полный внешний сюр происходящего (бои биоандроидок на нейрострапонах, мозги в банках под Лондоном, матриархат и угнетение маскулинной половины человечества, Доброе Государство, Соединённые Местечки и витиеватый танец вокруг повестки в целом), авторский посыл неожиданно — и, конечно, очень радостно, что так! — другой. Вот едва заметно, но при этом настолько, что согревает в наши теперешние времена.

И даёт лучик смыслового света. Как Маяк господина Сасаки.

Будто бы ПВО, до этой поры отгораживавшийся от людской толпы  ̶(̶х̶э̶л̶п̶е̶р̶о̶в̶)̶ тонкой, но непроницаемой стеной, вдруг открыл в ней невидимое окошко и вещает оттуда тихо, но очень раздельно и внятно так. Самолично.

«Ребята! Ну конечно я с вами».

Цитата, снятая с последних страниц:

«Многих интересует моя гражданская позиция. Слышал от верных людей, что подрейтузная рота критикует в закрытых аккаунтах её неясность. Милые мои, да какая же неясность? Гражданская позиция у меня такая же точно, как и у вас  Рептильная поза».

Вот так. И в целом роман такой: с иронией и… сочувствием к обыкновенному человеку, кем бы они ни был — крэпером, вбойщиком или японским переводчиком. Через текст буквально сквозит спокойная и насмешливая, но всё-таки доброта. Особенно в заключительных строках.

Кто-то назвал этот роман «очередным» и пофигистским. А может, этот самый пофигизм и есть тот дар, который нам из года в год пытается отдать едкий, не для всех доступный или удобоваримый Виктор Олегович? Тогда это не просто пофигизм, если разобраться, а уже  древняя мудрость, переиначиваемая на понятный современному гомику (хомо сапиенсу) лад.

Если ненадолго перестать обращаться к творчеству Пелевина только с той же философско-ироничной меркой, с какой его герои подходят к познанию реальности; если пробиться сквозь все абсурдные и, что уж лукавить, зачастую откровенно провокационные образы, увидев в них не более, чем обёртку, — то станет возможно увидеть мысль, бьющую в нас годами и при этом упорно не принимаемую нами всерьёз.

Какую? Как любую вбойку, не так-то легко передать всю её глубину простыми словами. Но можно в целом обрисовать тот посыл, что она в себе несёт.

Пусть это скажет читающему сам автор.

«В увиденном, Бахия, только увиденное. В услышанном — только услышанное. В ощущаемом — только ощущаемое. В осознаваемом — только осознаваемое. Так и тренируйся, и если достигнешь подобного, тебя в этом уже не будет. Когда тебя не будет в этом, тебя не будет нигде — ни здесь, ни там, ни где-либо посередине. Это, вот именно это, и есть конец страдания…»

И вот это, конечно.

«Вбойщик! Let it be. Другой дороги к счастью просто нет».

P. S.

Самые полюбившиеся из вбоек — про рассыпавшегося на человечество Бога.