5 Портрет проекции в художественной литературе

Что было бы, если бы Достоевский написал «Братьев Карамазовых» целиком от лица Ивана Карамазова? Стали бы читатели воспринимать его чёрта как реально существующего персонажа, а не плод больного рассудка? Вполне возможно, ведь сам Иван Карамазов не сомневался в реальности чёрта, а мы бы в таком случае были погружены в его реальность, и решили бы, что Достоевский написал страшную сказку в духе Вильгельма Гауфа, с соблазнителем-антагонистом чёртом, приведшим главгера к плачевному исходу. Но Достоевский жил слишком рано, чтобы экспериментировать с прозой, и от реализма не отступал. В его книге мы наблюдаем события с точек зрения множества героев, имеем возможность смотреть на них с разных сторон, отделяя реальное от нереального. В книге Рю Мураками такой возможности нет, всё происходящее мы видим только глазами Кендзи. И когда Кендзи описывает вместо чёрта американского серийного убийцу, посещающего секс-забегаловки, проще всего решить, что перед нами триллер, детектив или порнушка. Авторы аннотаций и всевозможных статей об этом произведении так и заявляют. Однако черты данных жанров (так же как «сказочность» чёрта у Достоевского) в произведении Мураками лишь внешние, присутствуют только отчасти, а любители триллеров и детективов неизменно остаются недовольны книгой, ведь на множество вопросов ответов в рамках данных трактовок нет.

Между тем это совершенно блестящее, подробное и точное описание одного из механизмов психологической защиты – проекции, и что самое замечательное – описание протяжённого во времени процесса, а не зафиксированного в какой-то конкретный момент состояния персонажа. Но обо всём по порядку.

Про японцев
В аннотации есть доля истины: автор действительно заводит речь о разложении японского общества. Но только не попутно – это центральная тема, которая очень сильно занимает мысли главного героя. На всём протяжении книги он обращается к самым разным её аспектам, при этом не обозначивая её саму. Будучи сам проводником богатых гайдзинов по злачным местам Токио, он постоянно вращается в среде работников и обитателей этих злачных мест: зазывал, проституток, девушек разной степени готовности сделать что-нибудь за деньги, официантов и обслуги разного рода, их начальников, бомжей. Даже его девушка Джун ходила на платные свидания. И все убитые в книге принадлежат этому порочному кругу. Первой жертвой стала школьница, которая ходила на свидания с мужчинами за деньги. Второй был бомж. В третий раз прямо на глазах у Кендзи Фрэнк зарезал в одном баре сразу несколько человек. Находясь внутри этой увеселительной секс-индустрии, Кендзи осознаёт мотивы людей, которые вынуждены таким образом зарабатывать деньги, проявляет понимание и сочувствие к ним, вспоминает о своём детстве, о детстве Джун, о детстве своего одноклассника, который несмотря на то, что вырос в обеспеченной семье, рассказывает всякие ужасы о том, как с ним обращалась его мать, когда он был маленький – прижигала об него окурки, била всем, что под руку подворачивалось. Кендзи размышляет о том, что беспроблемной молодёжи почти нет:

Иногда мне кажется, что в этой стране такие вот «ушибленные», как мы с Джун, скоро станут подавляющим большинством. Уже и сейчас все понимают, что человека, который не в состоянии самостоятельно решать свои проблемы и ни разу не пережил стрессовой ситуации, нельзя назвать по-настоящему взрослым. И хотя японскую молодежь до сих пор принято называть «ранимой и не готовой к трудностям», мне кажется, что совсем скоро все изменится…

Про американцев
Все эти размышления постоянно перемежаются с неприязнью к американцам и американскому влиянию на японскую культуру. Кендзи перечисляет многочисленные симптомы болезни японского общества, а насквозь прогнившей у него оказывается… культура американцев. Это и есть проекция: в данном случае приписывание другому тех негативных черт, которые не хочется видеть в себе. С тем, чтобы не нести за них ответственность. Обнаружить и преодолеть этот разрыв у Кендзи и получится к концу книги благодаря тоннам рефлексии и правильным вопросам, которые он в лице Фрэнка себе задаёт.

(Здесь фанатам триллеров, детективов и конкретики вообще обязательно потребуется узнать, был ли Фрэнк или не был, были ли убийства или нет, если были, то кто их совершал, и т.д., и т.п. Но штука в том, что это роман о психическом переживании, а психическое переживание существует вне зависимости от реальности его причины. Человек может переживать что-то по надуманному поводу, но от этого переживание не становится менее значимым. Оно – уже есть, и раз оно есть, с ним можно и нужно разбираться. Нам не важно, был ли Фрэнк или не был, нам важно, что думал и чувствовал Кендзи в начале романа, что он стал думать и чувствовать в конце, и как и почему он к этому пришёл. Точно так же я воспринимал то, что люди называли «магическим реализмом» в «Хрониках Заводной птицы» другого Мураками: все изменения у персонажа – психологические, и совершенно не важно, по-настоящему ли с ним происходили нереальные вещи, или же они ему придумались/приснились. Именно так я всегда и жил, проживая подобные воображаемые метафорические ситуации, как у Заводной птицы, и с такой же тонной рефлексии, как у Кендзи. Может быть, я латентный японец?..).

Про ответственность
При взгляде со стороны (а взгляд читателя в идеале именно такой) желание Кендзи избежать ответственности бросается в глаза. С одной стороны, он обвиняет американскую привычку получать за деньги что угодно в том, что именно она способствует развитию порноиндустрии, с другой — сам является частью этой порноиндустрии, а значит, сам способствует её развитию. Удивительная безответственность сквозит в его мироощущении:

Я вообще по натуре пессимист и уже давно не жду от жизни ничего хорошего. Мои друзья часто делают мне на этот счет замечания. Но мне кажется, что это не врожденная черта, а приобретенная. Просто я тяжело пережил раннюю смерть отца.
Все плохое, что происходит в нашей жизни, зарождается и развивается в какой-то другой плоскости, и мы не можем заранее это почувствовать или предугадать. А потом в один прекрасный день это плохое просто происходит с нами, и все. И предотвратить уже ничего нельзя. Это то, что я для себя уяснил после того, как умер мой отец.

Это проявляется даже в формулировках: он не творит собственную жизнь, а ждёт или не ждёт от неё чего бы то ни было. Всё плохое по его логике приходит откуда-то извне, а не является следствием поступков самого человека. Честно говоря, откуда в его сознании такой баг, я так и не понял, разве что в пику матери, которая называла его отца, запомнившегося ему абсолютно счастливым в моменты отъездов, совершенно безответственным. А может, это даже не связано с негативом матери по отношению к отцу, имевшему по её предположению любовницу где-то в Малайзии, может просто тот единственный радостный образ из детства Кендзи – образ уезжающего отца с чемоданом в руке, которому он хотел подражать — вдруг разбился о никем не предвиденную (что отнюдь не факт) лёгочную болезнь. Так или иначе, искажённое восприятие причин и следствий, а также собственной возможности управлять своей судьбой у Кендзи налицо. Он плывёт по течению – и оказывается в порноиндустрии. Однако это не мешает ему рефлексировать в огромных объёмах относительно своей работы, американцев и японской молодёжи.

Про кукольность американца
Вначале Кендзи в своём гайдзине Фрэнке, которого он три дня должен водить по злачным местам, видит средоточие зла, чужеродности, ненормальности. Он десятки раз описывает неестественность кожи Фрэнка: и волос-то на ней нет, и пор, и структура не та, и температура слишком холодная для человеческого тела, и замазана эта кожа будто тональником, и шрамов на запястье столько, что Фрэнк представляется вовсе неубиваемым, ведь из стольких шрамов кровь хлестала бы бесконечно… И мигает-то он неестественно, а потом у Фрэнка и вовсе появляются стеклянные глаза. Кендзи сравнивает Фрэнка с роботом, с киборгом, с куклой, с манекеном. Этому способствует сцена зависания Фрэнка перед бейсбольными мячами: всё по канону литературы ужаса, когда кто-то в человеческом обличье начинает регрессивно говорить или двигаться – вместо связной речи какие-нибудь гортанные вскрики, всхлипы, и такие же рваные, отрывочные, повторяющиеся движения, более присущие механизмам, чем людям. И части мозга-то у Фрэнка тоже нет… Запомним на будущее эту кукольность Фрэнка. Когда побокальница moorigan поинтересовалась у меня, как мне книга, которую я тогда дочитал до этого момента, я думал, что буду разбирать её в этом ключе, как одну из ряда любопытных в контексте готической новеллы. Однако всё оказалось гораздо интереснее.

Про кукольность японцев
Вот молодёжь в лице Кендзи и Джун смотрит программу, посвящённую убийству школьницы:

Научных экспертов на время сменил ведущий, за спиной которого виднелись какие-то схематические изображения.
— Перед смертью девушка была жестоко избита. Сейчас с помощью этой схемы я постараюсь объяснить специфику данного случая.
— Интересно, этот чувак в телевизоре хоть на секунду задумался, что почувствуют родители этой девушки, когда будут смотреть его передачу? Хотя, конечно, они скорее всего не станут эту передачу смотреть… Можно подумать, что малолетние проститутки — вообще не люди… Как это все противно. — И Джун отвела взгляд от телевизора.
Рисунки, с помощью которых ведущий строил свое объяснение, были ужасные. На одном из них тело было разделено пунктиром на несколько частей, а полученные повреждения раскрашены разным цветом. Руки, ноги и голова были нарисованы отдельно от туловища.

И выясняется, что аморальность в данный конкретный момент транслируется с экрана зрелыми японцами (а никак не американцами), а японская молодёжь ещё в состоянии отличать моральность от аморальности:

Из зала неслось: «Школьницы сами виноваты, что с ними такое случается!» Один из экспертов взял слово:
— Конечно, о мертвых либо хорошо, либо ничего, но ведь такие случаи и раньше уже бывали. Нужно четко понимать, чем ты рискуешь, когда идешь встречаться с незнакомыми мужчинами за деньги. Неужели это непонятно с самого начала? Неужели обязательно нужно, чтобы произошло что-то ужасное? И я ни в коем случае не оправдываю тех мужчин, которые платят этим школьницам деньги, — таких, как они, следует сажать в тюрьму! Если пустить все на самотек и смотреть на подобные случаи сквозь пальцы, то очень скоро мы превратимся в Америку с ее уровнем преступности. Давайте же сохраним Японию для будущего!!
Домохозяйки в студии разразились бурной овацией.
— В Америке, между прочим, нет никаких свиданий за деньги, — буркнула Джун. — Интересно, что этот умник ответит, если какая-нибудь американская газета спросит у него: «А почему это, скажите, пожалуйста, у вас в Японии школьницы встречаются за деньги со взрослыми мужиками?».

В самом деле, не могли же японцы перенять у американцев то, чего нет у американцев.

Можно было бы сказать, что Кендзи и Джун сочувствуют убитой школьнице, потому что сами работают в той же области. Однако позже Кендзи будет размышлять о массово зарезанных в баре людях совсем в ином ключе:

Потому что я хотел, но никак не мог заставить себя пожалеть этих зверски убитых людей. Во мне абсолютно не было сострадания.
С Фрэнком я провел два дня, а с его жертвами познакомился буквально только что. По крайней мере, не раньше, чем мы пришли в этот клуб. «Может быть, я в какой-то мере отождествляю себя с Фрэнком, и именно поэтому не чувствую ни малейшей симпатии к убитым им людям?» — подумал я. Эта мысль мне не понравилась. Какой-то слишком простой и однобокий подход. Фрэнк мне неприятен. Мне совершенно нет до него дела. Если его посадят в тюрьму или убьют, я вряд ли буду об этом печалиться. Но мое отношение к Фрэнку никак не влияет на мое отношение к его жертвам. Они и до смерти были какими-то неживыми. Словно роботы или огромные куклы.

Теперь роботами и куклами у Кендзи стали уж точно всамделишные живые японцы. Черты, которыми он наделял Фрэнка, постепенно проявляются у своих исходных хозяев.

Все эти люди из клуба знакомств жили не своей волей, а по чьей-то указке.

Странно, наверное, слышать такую претензию от человека, считающего, что он сам не властен над своей жизнью?

Словно они были созданы для того, чтобы своим существованием иллюстрировать всякие социальные стереотипы. Мне было неприятно находиться среди этих людей,..

Фрэнк претворяет презрение Кендзи к таким же как он сам в действие – в убийство.

...они наводили меня на мысль о том, что внутри у них не кровь и плоть, как у живых существ, а опилки и куски поролона, которыми раньше набивали мягкие игрушки.

Очередное сравнение живых людей (а уже не Фрэнка!) с чем-то искусственным.

И даже когда я стал свидетелем их смерти — увидел, как медленно и вязко течет из раны кровь, услышал треск ломаемой кости, — это выглядело как-то нереально и не очень-то меня убедило. Я же помню, что единственное, о чем я подумал при виде истекающей кровью девушки номер пять, это то, что ее кровь больше всего похожа на соус для сашими.
Все они были всего лишь имитацией людей. Я уверен, что Маки — девушка номер один — за так ни разу и не задумалась, чего она хочет в этой жизни, не попыталась найти свой собственный стиль. Ей казалось, что достаточно окружить себя эксклюзивными вещами, и она тут же станет эксклюзивной личностью. Для Маки эксклюзивными вещами были упаковка тофу за пятьсот йен, пять ломтиков сашими за две тысячи йен, платье от Джунко Симады, гостиница «Хилтон» и международные перелеты первым классом. Она свято верила в то, что люди, достигшие всего этого, — уже полубоги, и самым ее заветным желанием было очутиться в обществе обладателей всех эти сокровищ, стать такой, как они.

И снова и снова про искусственность. Может быть, именно благодаря таким объёмам рефлексии Кендзи вдруг услышал себя и наконец-то направил претензии по адресу:

Но дело-то в том, что я сам был ничем не лучше всех этих убогих придурков. Совершенно такой же, как они. Именно поэтому я и видел их насквозь, понимал каждое движение их поролоновых душ, и от этого мне становилось еще гаже.

Далее он сравнивает себя с одним из зазывал и противопоставляет тех, кто пришёл в порноиндустрию как к единственной возможности заработка на жизнь своим семьям, тем, кто как он, пришёл туда от скуки:

Ведь дело не в разврате, а в том, что все люди в этом заведении по самые уши погрязли во лжи. Им нечего было делать в этом клубе, и им нечего было делать в этой жизни. Сетуя на свое одиночество, они просто-напросто убивали время. Все до одного, включая хозяина и официанта.
Именно эти люди стали жертвами Фрэнка, и я не видел никакого смысла идти ради них в полицию и подвергаться многочасовым допросам.

Про постепенное понимание Фрэнка
В начале книги Кендзи проговаривает самому себе, что вряд ли сможет понять американца с его трудным детством, ведь в Америке страшная статистика разводов – около 50%. Однако немного погодя он говорит о Джун:

У нее тоже всякое в жизни бывало. Родители ее развелись, когда она была еще совсем мелкой. Так что ей пришлось научиться сдерживаться. Маленьким ребенком она уже знала, что даже если тебе плохо, одиноко и ты умираешь от страха, говорить об этом с другими людьми не стоит.

Несмотря на то, что в Японии действительно крайне низкий процент разводов (в год написания книги он составлял порядка 2-5%), показательно, что Кендзи вообще не заостряет внимания на этом факте. Он понимает Джун и сочувствует ей, но упускает из виду, что может те же понимание и сочувствие проявить и к американцу в подобной ситуации. Постепенно оказывается, что везде одни и те же проблемы, и что у американцев с японцами гораздо больше общего, чем на первый взгляд.

А это правда, что в Японии есть молодежные банды, которые нападают на бездомных?
«Неужели ему совсем не холодно?» — подумал я и сказал:
— Правда.
— Правда? Ну надо же. А что ты по этому поводу думаешь, Кендзи?

Фрэнк задаёт те вопросы, которые Кендзи никогда бы не задал себе сам. (Это работает даже в том случае, если Фрэнк – вымысел Кендзи, какая-нибудь вытесненная личность).

— Ну… По-моему, с этим ничего нельзя поделать. Во-первых, бомжи воняют, да и вообще, как ни посмотри, они крайне несимпатичные люди.
— А… так все дело в запахе? Получается, что запах-это основная причина нашей ненависти или любви к другому человеку… В Нью-Йорке тоже есть уличные банды, которые охотятся за бомжами. А так как у бомжей никаких ценных вещей не бывает, то эти ребята просто издеваются над ними — получают удовольствие от насилия. Например, с помощью какой-нибудь железяки вырывают бездомным старикам все зубы, один за другим. Или насилуют свою жертву…
«Чего это он вдруг об этом заговорил? В такое время, в таком месте…» — подумал я.

Неожиданные выводы Фрэнка иногда одной своей несуразностью побуждают Кендзи размышлять дальше. Осмысливать несуразность, находить её причину. Отчасти оттого, что Фрэнк – воплощение всех черт, скрываемых в Кендзи, Фрэнк обладает смелостью, которой так тому не хватает. В какой-то момент Кендзи эту смелость в нём обнаруживает. Этот момент поворотный, именно тогда герои меняются ролями: Кендзи перестаёт быть проводником Фрэнка (по злачным местам), а Фрэнк становится проводником Кендзи (по жизни). Глаза, которые, как мы думали, были искусственными, на самом деле имели смелость смотреть вперёд и видеть корень проблемы. Глаза, которые, как мы думали, были живыми, на самом деле были выколоты по прихоти их владельца. Совершенно дурацкое экспертное истолкование действия преступника побуждает провести более логичную аналогию между выколотыми глазами школьницы и глазами Кендзи, закрытыми до поры на многие вещи:

Но главное, на что обращают внимание наши специалисты, — это глаза. Глаза были выколоты каким-то тонким острым предметом, вероятней всего металлической проволокой. Психологи считают, что эта деталь проливает свет на психологический портрет преступника. Преступник настолько боится свидетелей, что не в силах вынести даже взгляд своей жертвы. А это значит, что преступник чрезвычайно слабый человек. Он удалил даже такого свидетеля, как сама жертва.
— А может быть, и нет, — сказала Джун. — Может быть, он просто любит выкалывать людям глаза.
Я был полностью с ней согласен.

Преобладание темы американского негативного влияния на японцев постепенно сменяется обнаружением негативного в самом себе. Кендзи никогда не идеализировал себя, но и не сознавал себя соучастником разложения социума (всем бы соучастникам быть такими сознательными и рассудительными…).

Суицида (которого почему-то многие читатели ждали и не дождались) в принципе не могло быть, потому что японец изначально отчасти осознает свои страхи и недовольства, просто не понимает ещё, откуда они берутся и куда на самом деле направлены, и, соответственно, что с ними делать. А по мере развития сюжета он ещё и работает над ними, размышляет, и в итоге часть своей ответственности осознаёт. Это был постоянный подъём, на мой взгляд здесь даже не было ни одного шага назад – так о каком суициде может идти речь? Да, страх тоже был, и нарастал одно время – но разве может быть не страшно столкнуться с тем, что ты сам перед собой тщательно замалчиваешь, и разве может быть какой-то прогресс без этого столкновения? Вопрос риторический. Сделав своё дело, Фрэнк исчезает. Да, вот так, просто. Отпускает Кендзи на все четыре стороны. Нового, сильного Кендзи.

В биографии автора нет ни слова про причастность к психологии, зато есть про причастность к борьбе против американского влияния на их культуру, и если он писал эту книгу без умысла, то, выходит, он описал собственную проекцию. Отлично получилось! Чем больше я размышляю об этом романе, тем больше склоняюсь к мысли, что это лучшая художественная книга, из прочтённых мной за весь год.

Приходите в канал на дзене, мне будет приятно)