4 Незаменимый слуга правосудия

Майстер Шмидт по злой превратности судьбы вынужден заниматься малопочтенным ремеслом: пытать, пороть, вешать и рубить головы. Несмотря на свой род занятий, он строго чтит законы человеческие и божеские. Ведь даже Мартин Лютер говорил: «Не будь преступников, не было бы и палачей. Рука, сжимающая меч или удавку, уже не есть рука человека, но суть рука Бога и не человек, но Бог вешает, колесует, обезглавливает, душит и развязывает войну». Разумный, не допускающий излишеств, склонный к эмпатии, добропорядочный. В общем самый человечный человек.
Казнь – это путь к спасению для заблудших душ. Вслед за своим персонажем автор называет преступников «бедные грешники». Повиснуть на веревке для них самый простой и самый быстрый способ искупления и спасения души, которого они навряд ли достигли бы при иных обстоятельствах. Майстер Франц, по мнению автора, являет собой редкий для того сурового времени пример милосердия, он стремится придать всей процедуре намек на правовой характер и даже на сакральность.
Честь, репутация, доброе имя, социальный статус – самые важные ценности для палача.
Немного внимания уделено общему состоянию судебно-правоохранительной системы империи, тем изменениям, которые происходили в рассматриваемый период. В Новое Время палач становится судебным чиновником и не самого низшего ранга, «судьей с мечом в руках». Кодификация законодательства вводит в оборот процессуальные нормы касающиеся порядка ареста, сбора доказательства, проведения дознания (включающего в себя пытки) и судебного следствия. Правовая система начинает оперировать более абстрактными категориями: преступления, по мнению тогдашних юристов, совершаются не против индивида, а против власти земной и божественной.
Надо отметить, что Харрингтон идеализирует личность своего персонажа. Для него палач – это хороший человек, делающий плохие вещи. В плохие времена все занимаются плохими вещами, свобода воли отсутствует.

По мнению современников, Майстер Франц выполнил свой долг и подарил жителям Нюрнберга чувство порядка и справедливости. По своему собственному мнению, он сдержал обещание, данное отцу, детям и себе, преодолеть напасти, кажущиеся неразрешимыми, укрепленный верой и необычайным успехом в избранном им самим призвании целителя. Мы слишком мало знаем о личной опыте Франца, чтобы сказать, был ли он счастлив. Но можно с уверенностью утверждать, что эта была жизнь исключительно целеустремленного человека. Возможно, в жестоком и капризном мире есть надежда в одиночку бросить вызов своей судьбе, преодолеть всеобщую враждебность и стойко пережить череду личных трагедий. Майстер Франц думал именно так. И нет сомнения, что такой акт веры достоин памяти о нем.