3.5 Эвкалиптовая гирлянда житейских притч

Австралия в моем сознании присутствует как место, своеобразное во всех смыслах слова, и эта книга совершенно этому соответствовала. Она несколько выбивалась из того читательского миропорядка, к которому я привыкла, предлагая такое внутреннее содержание, которое до конца не может и не должно быть быть познано, понято, усвоено, только – пережито, прочувствовано и впитано. Своей стилистикой простоватого (но совсем не простого) дискурса, перемежающегося с ботаническими сведениями и странноватыми притчами с открытым концом, она с первых страниц мягко затягивала в себя, суля что-то необычное, кроющееся за «крапчатой красотой» или «черной мятой». В ней было что-то глубоко архетипическое и в то же время современное, что-то шахерезадски-саспенсное и одновременно сиюминутно-мимолетное, что-то фантазийное и при этом упорядоченное. В общем, мне сразу показалось, что я на пороге чего-то по крайней мере нетривиального, и это мне нравилось, как может нравиться шагать в неизвестность.

На деле все получилось… по-разному. Книга оказалась гирляндой неоконченных притч, нанизанных на тоненькую нитку сюжета, открывающих читателю свободу их завершения и позволяющих самостоятельно допрясть и саму нитку. С некоторой натяжкой его можно назвать «нарративом ухаживания», требующим чтения между строк и совсем не нуждающимся в завершении. Сюжет же восходит к сказочному мотиву царя, заставляющего претендентов на руку своей дочери решать непонятно как (разве что только с поддержкой чудесных помощников) решаемые задачи. И, конечно же, он о всепобеждающей любви, о том, как быть, если у тебя по сравнению с другими претендентами, способными справиться с отцовской задачей, нет никаких шансов (ну, и о силе нарратива, и волшебном таланте рассказчика, конечно). Любовь должна сама себя спасти и подсказать путь. И это было очень трогательно – объяснение в любви через рассказывание историй, когда каждая история превращается в слова любви, алфавит любви, грамматику любви. И никакие отцовские условия не в силах победить иррациональность, неупорядоченность, стихийность любви.

Но это – если отнестись к книге пафосно и хотеть быть завороженным ее метафорами, а вот если не хотеть... Конечно, она своеобразно построена, этого у нее не отнять, но за эвкалиптической формой ничего особенного, кроме привычной истории, в конечном итоге не обнаруживается, и уж тем более связывающего жизнь человека и разновидности эвкалипта. С таким же успехом можно было использовать сорта моркови или оттенки серого. Сам же текст показался мне несколько вялым, затянутым и многословным. Пусть автор меня простит, но, как по мне, форма и содержание здесь непрочно и не очень-то и родственно привязаны друг к другу, а, стало быть, кто-то из них лишний.