4 Шелест прогресса

Люблю вас, далекие пристани
В провинции или деревне.
Чем книга чернее и листанней,
Тем прелесть ее задушевней. Б. Пастернак,
"Зима приближается", 1943

Первым моим впечатлением о море в более-менее сознательном возрасте балы геленджикская улица имени города Ангулем. В десять лет название казалось таким загадочным, южным и малопонятным. Поэтому при чтении этой книги я постоянно сбивался с ритма, когда попадалось название этого французского города.

Но довольно летних воспоминаний, тем более что до лета еще далеко. Перед нами переводная книга, книга французских авторов, попавшая когда-то в руки читателей английских, а потом выловленная мною на Amazon. Неданно прочитанный 1913 подарил мне ворох незнакомых немецких имен конца XIX – начала XX века. Книга о пришествии книги подарила целую лавину имен французских (с вкраплениями немцев и итальянцев). Думаю, что англичанам имена этих весьма многочисленных французских первопечатников не менее неизвестны, чем мне.

В сухом остатке перед нами книга о том, как печатная книга стала нормой в Европе, о том, как новое средство передачи информации оказало влияние на Реформацию, и о том, как выживали и чем занимали свои станки печатники, когда рынок насытился. Авторы построили рассказ аналитически, поэтому повторы часты. Тут вот про географию, называем всех известных печатников, тут про функционирование рынка, опять называем всех известных печатников. Тут про технологии, на всякий случай называем всех известных печатников, вдруг кто забыл? Долой легкую иронию! На самом деле все это довольно интересно. Как от желания производить больше копий классических текстов технология пришла к летучим листкам и религиозной пропаганде, вызвавшей раскол западной церкви, войны и смерть сотен тысяч людей? Как наборный шрифт привел к кострам, на которых горели и книги, и печатники? С некоторым раздражением признаюсь, что хочется стать моралистом и мизантропом – способность людей найти повод убивать других людей поражает, удивительная изобретательность.

Но кроме этого был и прогресс, прогресс, который был на какое-то время задавлен рынком. После изобретения Гуттенберга, которое у него мгновенно отобрал венчурный капиталист, технология быстро росла над собой, книги стали яркими, сложными, насыщенными качественными иллюстрациям. А потом экономика перестала расти, начался тот самый общий кризис XVII века, когда технологии застыли, кое-где откатились, книги упростились, иллюстрации на время пропали.

Авторы постоянно балансировали на грани. Изначально нам говорят, что технических подробностей не будет, поиска приоритетов тоже, но порой и то, и другое в текст пробирается, и так интереснее даже. Но впечатляет именно эта картина зависимости печати от экономики с одной стороны и политики с другой. Вроде бы типичный цикл жизни продукта – стадия внедрения, роста и насыщения, но тут еще и география с религией влияют, латынь долго держалась как скрепа, книжный рынок был един для всей Европы, а потом Реформация, окукливание и распад, усиленный потом длительным экономическим спадом.

Про кириллицу было мало, вскользь. Даже про китайские методы было больше. Но и Франциск Скорина был, и Иван Федоров. Чувствуется, что книга написана давно, авторы неполиткорректно называют и белорусские, и украинские территории во времена ВКЛ и Речи Посполитой российскими. Грустно это все, конечно, особенно Федоров – как легко из него можно было бы сделать объединяющую фигуру, в биографии которого и Москва, и Львов. А про настоящего первопроходца, про Швайпольта Фиоля, я и не слышал.