1.5 Не великий русский писатель, а говно

Наверное, это первая серьёзная художественная книга о ЧВК. Современная военная проза. Не какого-нибудь графомана, а Германа Сандулаева! У Сандулаева интересные взгляды на военную прозу: книги Василя Быкова, по его мнению, "псевдолейтенатская проза", "сделанные", "опыта лейтенанта не хватило бы на 50+ книг" (их меньше, и это повести и рассказы) и вообще Быков писатель не русский, ведь "писал на белорусском, а потом переводил". Ну, сейчас Герман покажет, как надо.

В Disclaimer (не в предисловии, а дисклеймере, - да ещё и по-английски - русский писатель же) Сандулаев многословно предупреждает, что все совпадения случайны. Но сделан дисклеймер не чтобы отвести подозрения о службе автора в ЧВК, или навести туману, мол, служил и шифруется, - а чтобы поменьше с автором отождествлялось его альтер-эго, которое служит воплощением мема coomer. А мы и впрямь не будем отождествлять Сандулаева с писателем-графоманом и престарелым спермотоксикозником, и просто почитаем.

По сюжету ГГ Чечен обзавелся студенткой-любовницей, но возникла проблема - не стоит член. Единственным способом вернуть потенцию оказывается война. Война на Украине проблему не решает, и ГГ поступает в ЧВК в Сирию. И нет, это не сиквел игры Postal 2: Штопор жжот - а серьезная литература! На члене, членах и половом вопросе автор фиксируется почти постоянно. Обычно это выглядит как-то так:

– Мне кажется, я вижу тебя в последний раз.
А мне кажется, что она обращалась не ко мне, а к нему. К моему члену.

А так у ГГ бомбит, что он не первый у своей любовницы, которая лишилась девственности в 13 лет:

Все остальные, тридцать или триста, все трахались до меня и пропустили через себя табуны членов. И я никогда не смогу об этом забыть. Не могу отвлечься. Каждый раз, оказываясь в постели с девушкой, я чувствую рядом эти взводы и роты, эти футбольные команды потных мужчин, которые совокупляют мою женщину вместе со мной и вместо меня.

Забыл, когда переключился с книги на гачимучи. Девочки, ловите совет, кстати:

Девочка моя! Храни целомудрие. Не оскорбляй своего будущего мужа. <...> Храни невинность. Больше от тебя ничего не требуется. Ты можешь не учиться, не работать <...> Главное, будь невинной <...> Девочка моя! Я видел ангела. Ангел сказал мне, что если женщина всю жизнь будет верна только одному мужчине, то её забирают в рай. Но женщина, познавшая больше одного мужчины, останется грешной...

Ну это же буквально как же хочется тяночку! Я считаю, Быков посрамлен. Смешно, но после рассуждений о членах и девственницах находится минутка ущемится:

Все мои потуги сочинять интеллектуальную прозу всегда наталкивались на недоумение литературного сообщества: ты же чеченец!

Если вы не поняли, это "Эрнст Юнгер наших дней, воин, писатель и философ, такой, каким он может и, вероятно, должен быть сегодня", как и обещает аннотация. Т.к. написано в подражание Юнгеру, подобные отступления будут составлять внушительную часть книги, а сюжет уйдет на второй план. Слава Аллаху, размышления не только о членах. Много про политику, историю, религию. Большинство - простое начетничество на уровне Вики, либо пустопорожние философствования. Ещё ГГ любит попропагандировать индуизм, который исповедует и сам Сандулаев. В стране с 0,1% индуистов - благодатная затея. Лучше всего ценность рассуждений Сандулаева показать на примере первого внутреннего монолога ГГ в книге. Нудно и многословно (как и всё в книге) Сандулаев доносит несомненно глубокую мысль, что жизнь=смерть=секс=любовь, и умереть ему, Чечену, следовало бы на пике наслаждения - после своего жмж. Кончается этот словесный понос рассуждениями ГГ о рассказе Сэллинджера «Хорошо ловится рыбка-бананка», мол, основная мысль рассказа - помирай на пике жизни. Прям как у меня! - радуется ГГ. Но это не интерпретация Сандулаева - это интерпретация его друга Аствацатурова. Упорно кося под гуру, Сандулаев крадёт чужие мысли, никак их не обрабатывая.

Одно время я был даже известным писателем. <...> Меня приглашали <...> читать лекции и вести семинары для других писателей <...>. И меня часто спрашивали: как у вас получается так пронзительно, так трогательно писать? <...> И я <...> говорил: надо найти центр своей боли <...> и вот оттуда писать. <...> Но боль нельзя придумать. Боль должна быть настоящая. Или ты не писатель, не великий русский писатель, а говно.

Хорошо, что Герман не такой!