4

Happiness and glass, how soon they pass. — Нет ничего недолговечнее, чем стекло и счастье.

Вспомнилось: в одной детской книжке персонажи-условно-дети употребляли столько сладкого, что, глядя на них, персонажу-условно-взрослому хотелось принять таблетку «соль с перцем».
Это я к чему. Уж сколько на свете любовных романов, и сахарно-ватных, и марципаново-кремовых, как взглянешь на полку, так и мутит от обложек постельных пастельных тонов. Так вот же вам ваша любовь, говорит Стелла Даффи и швыряет свадебный торт в мусорный бак с десятого этажа. И странное дело, оказывается, что пышное лакомство, если посмотреть на него с этой точки зрения, ничем, в сущности, не отличается от мусора и объедков.
Эта небольшая книжечка — такая «соль с перцем», что, прочитав половину, невольно хочется закусить ну хотя бы «Гордостью и предубеждением». И всё же эти соль и перец так въедаются под кожу, что вот лично мне казалось, будто я эту книжку уже читала когда-то.
Русский перевод названия добавляет перца в котёл иронии, оригинальное название в этом смысле честнее — Singling Out the Couples (Разлучая пары). Уж кому, а парочкам это читать точно не стоит — разве только чтобы теснее прижаться друг к другу в своём уютном стеклянном мирке, за стенами которого воют чудовища.
Казалось бы, вот вам самый настоящий любовный романчик: из естественной почвы романтической сказки произрастают целых четыре истории любви. Три — бытовые сюжеты на основе классического любовного треугольника, различающиеся разве что декорациями и комбинацией персонажей по половому признаку — безнадёжно, катастрофически предсказуемые, как апокалиптическая сказка про курочку, яичко и мышку. Четвертая история — сквозная — сказка о принце и принцессе, которые проходят через испытания чувств подобно настоящим романическим героям. В финале все эти истории переплетаются, как нити сломанной марионетки, и вместе с ними сливаются воедино два пространства — реального современного добропорядочного порочного Лондона и мир далёкого близкого тридевятого царства, где законы природы уступают перед извечными законами дуализма и тройного повтора, а иерархия добродетели и жестокости выстраивается по логике абсурда и игры слов. Автор в финале предстаёт куда большим романтиком, чем казалась поначалу, и принцесса понимает, что быть красивой не значит непременно разбивать сердца, и принц понимает, что совершить подвиг не всегда означает отрубить чудовищу голову. Только вот Фея Справедливости эту сказку обошла стороной.

Возможно, случится дуэль, и дуализм убьет соперников.

Любопытна в этой книжке смесь реализма и декадентства, как если бы эстетскую мифопоэтику Анджелы Картер смешать с холодной иронией Этвуд. Да, гораздо больше, чем сказки из «Кровавой комнаты» эта книжка напомнила мне «Лакомый кусочек»: ещё откровеннее (и куда топорнее), чем у Этвуд, здесь разложена на блюде тема потребительских отношений между людьми и пищей, обществом и людьми, людьми и людьми (интересно, к слову, что следующий роман Даффи, вышедший через год после «Сказок...», называется Eating Cake; и стоит ли добавлять, что оба романа вышли три десятилетия спустя после «Съедобной женщины»). Наверное, самое часто повторяющееся слово в книге, после «сердце» и «кровь», — это слово «постфеминистский». Его можно успешно применить и к самой книжке: постфеминистские женщины, постфеминистское общество, постфеминистский роман — каково? Неслучайно единственное, самое дерзкое стремление героини — утверждение единоличного матриархата, противоречащее логике патриархального сказочного мира. За что она и понесла логичное наказание. Более или менее.