4

Как описать отчаяние и безнадёжность? Как сделать их героями романа: живыми, осязаемыми героями — не идеями даже? Кажется, Элисабет Рюнель нашла способ. Во всяком случае её "Хохай" получился живым и убедительным — и оттого особенно страшным. От него мурашки бегут по коже, он обжигает ледяным зимним ветром, выматывает, истощает и валит с ног, а после — засыпает густым тяжёлым снегом, оседает на веках, не давая открыть глаза, и словно уговаривает: "Спи, крепко-крепко спи, потому что ни завтра, ни послезавтра ничего не изменится — и через сто лет будут всё те же холод, снег и тишина, спи..." Спи, как спит Серебряная Инна, выронившая из рук ведро, спи, как спят все ушедшие в иные миры, потому что и там — всё то же...

Бесконечные заснеженные просторы. Серое небо над неприветливой холодной землёй, где маленькие деревни и одинокие хутора день за днём дремлют в вечных сумерках и даже летом не успевают толком проснуться — потому что лето здесь коротко, а зима не время года, а целый континент... Континент, живущий особой жизнью. И люди, по воле судьбы ставшие его заложниками, вынуждены нести на себе его отпечаток, вечный, несмываемый оттиск тоски и печали, принимаемый ими как данность.

Они вообще странные, эти люди. Их жизнь течёт медленно и неторопливо, и порядок её течения задан так давно, что никто уже и не помнит — кем и почему. Большой шумный мир с войнами и катастрофами далёк и почти иллюзорен, реальны лишь воющая за порогом вьюга, домашний скот в хлеву и потрескивающие в печи дрова — нехитрый простой быт, тот, что с утра до вечера, изо дня в день... И они сами — реальны, и, чтобы не забывать об этом, в своих чувствах они переступают все возможные и невозможные границы. Любовь, дружба, ненависть, отчаяние, страх — всё у них на пределе и всё — за пределами. За пределами понимания, за гранью осмысления.

Элисабет Рюнель рассказывает историю двух женщин, чьи жизни разведены во времени, но соединены в вечности. Их обеих коснулась беда, обеих отметило горе и однажды посетила настоящая радость. Они обе любили и были любимы когда-то и обе потеряли любовь. В "Серебряной Инне" любовь идёт рука об руку с отчаянием и безнадёжностью, она — во всём и при этом настолько хрупка и уязвима, что кажется случайной странницей, заблудившейся в ночном снегопаде, — ей тут и не место вроде, но где ещё, как не здесь, она может найти самые горячие сердца, где ещё ей может быть так просторно, как не на этой неуютной холодной земле?

Любовь здесь и награда за нечеловеческие страдания, выпавшие на долю несчастной девушки с седыми волосами, и утешение в беспросветной череде ни чем не отличающихся друг от друга будней, — пачка пожелтевших писем, неиспользованный отрез ткани на свадебное платье, обведённая в кружок точка на карте, клубок воспоминаний, хриплый голос Высоцкого с магнитофонной ленты, неизбежность и невозможность...

"Серебряная Инна" — жуткая книга. Больная от начала и до конца, но при этом... её вряд ли можно не дочитать, бросив где-нибудь на средине. Есть в ней и внутренняя целостность, и образная точность, и языковое совершенство, и та самая правда жизни, которая приковывает к себе. Потому что, несмотря на то что описанное в ней, по сути, носит терминальный характер, жизнь сама по себе дама изменчивая и непредсказуемая. Лето всегда пролетает слишком быстро, а зима тянется невыносимо долго. И, как заметила в своей рецензии countymayo , противостоять ей можно одним лишь способом: "кофе сварить, обед разогреть и поставить на стол кружки и тарелки". То есть делать, просто делать то, что можешь, даже если не можешь почти ничего.