5 «De vrais pieds mécaniques»

«Каменщик-депутат Надо говорил, что одна нога рабочего прикована к полиции, а другая – к капиталисту».
Т. Зелдин, «Франция, 1848–1945»

Движение рабочего к смерти подчиняется логике экономического порядка и буржуазной объективации. Рабочие – не столько класс в своей разрозненности и неразличимости (см. Т. Зелдин, «Франция, 1848–1945», глава 10 о рабочем классе), сколько питательная масса империи, фактор производства, ресурс, отчуждаемый собственником у природы, которая принадлежит всем и никому не принадлежит.

Механические ноги рабочего постоянно в пляске Святого Витта, они либо ведут его к слиянию со средствами труда, либо вытесняют из процесса производства. Так, Лорийе прикованы создаваемыми золотыми цепочками к своей ювелирной мастерской. Мельчайшие частицы золота проникли в их кровь и заставляют оберегать каждую крупицу металла, превращая их в агентов экономического принципа, который дает им удовлетворение от близости к богатству, но отказывает в доступных благодаря последнему благах. Они ограничены своим функциональным назначением и, вследствие этого, мертвы, но вместе с тем и антагонистичны рабочей массе, которая более близка невозделанной и дикой природе, нежели инструменты труда, каковыми становятся Лорийе.

Так, Гуже вытесняется более эффективными машинами, поскольку противоречит принципам экономики: трудовые добродетели, которыми обладают он и его мать, бессильны против интенсификации безличного накопления. Он не принимает законов конкуренции, отдавая в долг свои сбережения и поступаясь собственными интересами, что делает его нежелательным элементом свободного рынка и обрекает на вымирание.

Один из способов остановить это движение – это стать самому собственником как средств производства, так и личного труда. Лавка на улице Гут-д’Ор – это просочившаяся сверху буржуазная мечта, которой может последовать каждый. Однако если сестра Жервезы, Лиза принимает инверсионный императив накопления (см. «Пищеварительный котел Империи»), то сама Жервеза слишком человечна и естественна, чтобы стать рациональным экономическим агентом, принимающим правильные решения.

Можно сказать, рабочий извращает логику экономического порядка в той же степени, в которой экономический порядок извращает логику гуманности. Пролетариат наивно полагает, что труд должен создавать благо, которым можно пользоваться, что, получив власть над средствами труда, можно достичь предела полезности, необходимого удовлетворения или справедливого распределения. В сущности же труд должен постоянно отчуждаться и конвертироваться в капитал, а собственник должен сам стать средством обращения капитала. Лантье, понимающий суть этого заигрывания буржуазной идеологии с мозгами рабочего, выступает психоаналитиком, расшифровавшим силу подсознательных импульсов, фундирующих экономические перверсии. Это дает ему возможность стать катализатором растраты и собирать налог в форме его побочного продукта.

Однако действия Лантье полностью санкционированы пролетариатом как сингулярной массой, поскольку последняя питается распадом и заражена «le choléra de la misère». Поэтому он не столько противостоит рабочим, сколько является их примирителем, так как невозможно иметь на обед упитанного гуся, пока тебя окружают «les entrailles vides qui crient la faim, le besoin des bêtes claquant des dents et s’empiffrant de choses immondes, dans ce grand Paris si doré et si flambant!»

Поэтому движение не прекращается и лишено какой-либо направленности, кроме направленности завершения, которое для пролетариата тождественно смерти. Поскольку оно совершается в ограниченном пространстве («où l’on est les uns sur les autres»), заполненном соперничающими за воздух людьми, суммарный вектор действия силы нулевой. Оттого «если истолочь их в одной ступе, путного ничего не получится, зато навозу будет сколько угодно». Другими словами, природное начало масс утилизируется лишь в его мертвой бесформенности, но никогда не является производителем конечного блага самого по себе. В этом смысле рабочий класс не просто неэффективен, но и непродуктивен в состоянии жизни, то есть не приносит ценности в виде прибавочной стоимости per se. Отсюда ее появление и, соответственно, возможность ее отчуждения только после умерщвления рабочего.

Сингулярность рабочей массы является стойким состоянием, обеспечиваемым химией перегонного аппарата папаши Коломба, смертоносной машины, функционирующей «avec la trépidation profonde de sa cuisine d’enfer». Сивуха расщепляет индивидуальность и заполняет пустоты между продуктами ее распада. Порок, как непрерывная череда электрических волн, проходит со скоростью света по ней как по лишенной сопротивления среде, образуя «фермент разложения» (по выражению М. Клемана), довершающий процесс гибели.

С трущоб, как с удобренной почвы, буржуазия собирает урожай либо для своего сладострастия, либо для своего честолюбия. Старый буржуа срывает весенние цветы женской телесности, в то время как врач из больницы святой Анны составляет клиническую картину телесности распада, облекая предсмертные конвульсии рабочего медицинской латынью. И в том, и в другом случае человеческие массы необходимо выхолащиваются для их объективации.

«L'Assommoir» публикуется в 1876 г. сначала в газете «Le bien public», затем в «La République littéraire», владельцу последней прокурор сделал предупреждение. Отдельным изданием книга выходит в 1877 и скупается почти сразу. Помимо вкусов буржуазии, она оскорбила и республиканские чувства. Друзья не так пылко отозвались о романе, И. С. Тургенев высказал неодобрение, но А. Франс написал, что книга «мощная», хотя назвать приятной ее нельзя.

L'Assommoir означает буквально охотничью ловушку для оглушения (assommer) хищников и грызунов. В романе это название пивного заведения. Таким образом, можно подчеркнуть, что социальная тема алкоголизма выходит на первый план. Позже ремесленники заимствовали это слово из названия романа и стали называть им кабачки, которые, действительно, были настоящей «западней» для выпивох.

Стоит подчеркнуть работу Э. Золя над языком произведения: наряду с книгами о рабочих и другими материалами о ремесленниках, он пользовался словарем арго. В свою защиту на нападки критиков он отвечал, что из «профессионального интереса собрал и отлил в тщательно продуманной форме язык народа». В наброске романа он отказывается «пользоваться прописью» в изображении рабочего класса, поэтому произведение лишено морали, а несложный сюжет компенсируется точностью изображения. Книга изобилует большим количеством деталей быта, языка и привычек низов общества. Э. Золя не раз побывал на улицах Гут-д’Ор, Пуассоньер, заходил в прачечные и кабаки, оставив подробные записи в блокнотах.

Тем не менее, А. Мийо скажет, что «это не реализм, а неопрятность», и вслед за этим посыплется множество нападок, которые сделают роману такую рекламу, что после отдельной публикации он за несколько месяцев выдержит 35 изданий. Шарпантье расторгнет контракт с писателем, но разделит с ним прибыль от продажи (18000 франков), а Э. Гонкур будет недоумевать от шума, который наделала книга, и от размера гонораров Э. Золя. У писателя появится страсть к коллекционированию антиквариата, которым он будет обставлять новую квартиру на третьем этаже дома 23 на улице Булонь.

Источник