5 Дорогой Умберто

Прости, дорогой Умберто, что тревожу тебя там, где само Мироздание хранит покой любого человека, но я хотел бы поспорить с тобой. Именно с тобой, потому что это ты поднял вопрос «охранять книги от простецов или делиться мудростью книг с любым человеком?». Ты написал достаточно текстов, чтобы понять несложную истину: каждый человек, читая книгу, видит что-то своё, а некоторые не видят ни своё, ни чужое, поскольку в темноте ума, неосвещённого ни светильником стремления к знаниям, ни хотя бы огарком уважения к великим именам, невозможно ничего различить. Читают и твою книгу, что названа тобой «Имя розы», а это самая простая из книг, созданных тобой. Не говорю - слабая, говорю — простая. Читают и учёные, и те самые простецы, коим ты дал шанс выйти из собственного мрака. Но что это за шанс? Велика ли эта возможность для человека, если ты общаешься с ним своим языком — тем самым языком, который взращен не бесноватым графоманством, которое услаждает слух с тем же успехом, с каким уничтожает время, на него потраченное, но ничего не оставляет уму, а великолепной эрудицией, многими знаниями и умом, в котором тебе, Умберто Романский, только самый дурак откажет, ибо для дурака всё умное — глупость и непонятное. И многоплановость (а иначе ты не умел писать, ведь большому уму скучно всё простое), разве она способствует пониманию твоих книг простецами? Я уж не говорю о самом простом, из чего состоит речь, - о словах! К чему ты витийствуешь — это я понимаю. Ты живёшь среди них, они — твоя среда обитания, для тебя они естественны, но разве можно то же самое сказать о тех прочих, для которых твои слова всё равно что испытание, препоны, волчьи ямы, если не самый ад с его чертями и муками. Ведь не знают они слов, ведь видят они эти слова, может быть, впервые в жизни. Если бы ты хотел понимания у всех, то написал бы просто, без затей, убогий детектив с языком варварским, корявым и доходчивым.

Но нет же! Ты написал все свои книги, все до одной, в расчёте на внимание учёных, просвещённых людей, которым хорошо видны все твои способности во владении языком и смыслами, которые ты влагаешь в этот язык, которые видят всю сложность твоих книг и ценят их за эту постижимую сложность, за их гуманистичный тон, за принуждение к зрелой просвещённости, за предупреждение от заблуждений опасных и гибельных.

Да, ты понят. Но теми ли? Оглянись ты вокруг, сам увидел бы, что всюду правят те самые простецы, мракобесы, ересиархи и убийцы, от которых ты предупреждал. И закон всему задают простецы с их простецкими вкусами и интересами, с их простецкой верой в любую нелепость, в любую гнусность, в любого негодяя, если те поднесены им на правильном блюде. И уж сказано им, что всё это ложь: и сионские мудрости, и торсионные поля, и планы Даллеса, и исконность родноверия, и альтернативная история, и новая роль этрусков в постижении русскими своих корней, и многое другое, включая лечение рака полосканием ротовой полости растительным маслом. Сказано, да не услышано. И ведь сам же сказал, что зло может произрастать из святости и добродетели, если не имеет меры. А уж можно ли усомниться, что человек простой может обладать умеренностью хоть в чём-то? Он может иметь только ограниченность, обделённость, которые становятся его поводырями по жизни, диктуя ему и отношение к жизни, и отношение к людям. И в этом случае, когда человек обделён, даже твои книги, Умберто Романский, не помощники.

Единственное, в чём ты прав в своём книжном утверждении, что книги должны принадлежать всем, так в том, что книга в руках простеца — повод посмеяться над ним для человека учёного. Всё, что простец выскажет о книге, смешно, нелепо и поверхностно, и в словах такого человека столько же тщеславного самовыражения, сколько и прилюдного самоосмеяния. Однако, учитывая количество этих невежд, смех над ними краток и сменяется раздражением, а то и отчаянием. Я всё же думаю, что ты не утверждал подобного, а лишь дал повод для дискуссии. Не так ты простодушен, чтобы давать ответы.

Я же думаю, что знание не должно быть даром, наградой за то, что человек всего лишь хотел его получить. Знание, явленное в книгах, должно быть привилегией, наградой за усердный труд, за целеустремлённость и ум, и за ту ответственность, которую обретаешь вместе со знанием. И я вижу в тебе, в твоих книгах эту награду. Вижу и не могу её получить, ведь мой труд в постижении твоих книг ещё далёк от завершения.

Покойся с миром. Уверься лишь, что ты сделал для этого мира всё, что только смог.