5 Циклы взаимопожирания

La curée продолжается циклически как процесс поглощения, в котором и субъект, и объект пожирания трудно отделить: «…собаки догрызали поживу. Они яростно отталкивали друг друга, подбираясь к середине кучи. Сверху видна была сплошная масса движущихся спин, белых и черных: они толкались, вытягивались, распластывались – живое, алчно сопящее месиво. Челюсти двигались, жевали все быстрее и быстрее, чтобы захватить как можно больше. Короткие драки сопровождались рычанием. Большой легавый пес, великолепное животное, разозленный тем, что оказался на отшибе, отступил и потом одним прыжком очутился в середине своры. Пробившись вперед, он отхватил для себя кусок внутренностей».

Отхватив свой кусок во всеобщей грызне, великолепное животное не ожидало, что само станет добычей. Оно властно заняло место у выпотрошенного трупа, пробив путь силой своих мышц и челюстей. Оскал и рык его заставил свору трепетать и уступить ему место. Но это был не последний раздел туши, поэтому стая «неотступно следила за Ругоном, хотела видеть его великим и как будто рассчитывала, откормив его сперва властью, приберечь для будущего пиршества».

Когда оно наступило, на шее одной из собак оказался «ошейник из черного бархата, с пряжкой, кольцом и бубенчиком, <…> в котором звенела маленькая жемчужина». Золотая цепь соединяла его с браслетом, на котором была выгравирована надпись: «Я принадлежу моему хозяину». Иное оружие, помимо грубой силы, определило положение дел, и «великолепное животное» снова отступило и стало жертвой. Ругон «пал, подточенный, изъеденный, пожранный своей кликой». «От тяжести его туши падение было еще более оглушительным... Острые зубы его клики медленно, день за днем крушили его мощное тело. Сначала они окружали его; потом вскарабкались до колен, добрались по груди до горла и почти задушили его. Они все отняли у него: ноги – для того, чтобы самим пробираться вверх; руки — для того, чтобы грабить; челюсти – чтобы кусать и глодать; они им насыщались и отъедались на славу; пировали на его теле, не думая о завтрашнем дне».

Циклическое взаимопожирание представляет собой модус функционирования империи, механизма поощрения и подавления. Это значит, что она подвержена переменам, является динамичной и изменчивой, но вместе с тем остается «machine bien montée», где ее служители («réduits à l’état de rouage») –послушные шестеренки, или точнее сами машины, поглощенные сборным механизмом империи. Грызня не стихает от цикла к циклу, наоборот разжигается с новой силой и не имеет точки насыщения. Она и ведет к смене этапов, так как в ней отсутствует предел полезности. В этом смысле политика довлеет над экономикой, создавая свои правила игры. Рационализм экономического поведения отвергается и замещается диалектикой поглощения, в которой удовлетворение эквивалентно увеличению неудовлетворенности.

Под прессом «административной машины» в поживу превращаются не только такие, как Мартино и его жена, но и сам Ругон, откормленный министерским портфелем, бывший полицейский комиссар, потрепанный Жилькен, отъевшийся на взятках, Дюпуаза, удовлетворивший жажду мести в Десевре, – все пережевываются снова и снова, также как вынуждены пробиваться к новой добыче. Клоринда, усвоив этот принцип, сумеет поместить европейскую политику между тазов с грязной водой в своей туалетной комнате. Отчуждая свою плоть, она примет необходимость политического обмена и включится в грызню, став «machine superbe et détraqué». В этом отношении разделу добычи созвучна благотворительная распродажа, в которой женщины, «охваченные страстью к грабежу», у прилавков становятся таким же товаром.

Адресуя свои слова красному призраку, Ругон тем не менее опишет сам наследие Наполеона I, который следит за всеми с вывесок на торжествах и со «скверных гравюр»: «Это безжалостная машина, колесо, которое сначала захватывает кончик пальца, потом втягивает руку, дробит плечо, мнет и крошит все тело...»

Изданный в 1876 году «Son Excellence Eugène Rougon» относится к числу романов, которые критика встречала молчанием из-за политической остроты: Третья республика не отличалась большей либеральностью по сравнению со Второй Империей. Помимо этого, «Западня» вызвала бурю и перетянула на себя все внимание публики (см. «De vrais pieds mécaniques»).

Подготовка к написанию заставила писателя изучить множество политических докладов и речей, исторических материалов. Помог в ходе работы опыт парламентского хроникера. О придворной жизни информацию приходилось черпать из мемуаров и разговоров.

Интересно проследить связь героев с реальными лицами с исторической точки зрения. Прототипы Ругона – Эжен Руэ и генерал Эспинас, Делестана – Эмиль Оливье, де Марси – герцог де Морни, Клоринды – графиня де Кастильоне. Однако связь между ними косвенная, произведение не является документальным, хотя и отражает такие события, как смену министра внутренних дел, либерализацию империи после 60-х гг.

Один из публицистов того времени, настроенный против натуральной школы, напишет в статье в «Revue politique et littéraire»: «Слава богу, мы больше не задыхаемся в миазмах рынка или острых запахах колбасной». Но, вопреки его тонкому вкусу, в том же году выйдет «Западня».

Источник