4

В предыстории книги говорится, о не вполне корректном переводе (скажу честно – фразы, на которые обратили внимание и меня резанули); в послесловии же приведена достаточно жесткая, хотя, наверное, скорее эмоциональная критика человекам задетого за живое. Если о качестве перевода, не читая оригинал, судить не возможно, то с критикой я была местами согласна, местами нет, а в некоторых моментах и сама не знала кто прав.
Стоит попытаться разобраться хотя бы в себе.
Не считаю, что жертву, можно обвинять в том, что она стала объектом насилия и дискриминации. Вообще поражает такая постановка вопроса. При этом, хоть и очевидно, что на евреев был нацелен значительный удар, согласна с Арендт, что разделение на преступления против человечности и преступления против евреев излишне и по сути одно является частью другого.
Мы видели множество историй сопротивления, побегов и восстаний в тех же концлагерях. Но не каждый морально и физически сломленный человек может пойти на такой шаг. Никогда не забуду сюжет, снятый с бывшим пленником, который каждый день брил коменданта опасной бритвой и его спросили; «не возникало ли у вас желания перерезать ему глотку?», а он сказал, что с этой мыслью он брил его каждый день, но также он понимал, что его он убьет, его убьют (ему уже это безразлично), но вместе с ним убьют еще сотню человек. Абсолютно не могу судить людей за то, что они пытаются выжить. Хорошо рассуждать о сопротивлении и тяжело давать отпор. И в этом моменте восхищаюсь Данией и Болгарией.
Еще поняла, что мне абсолютно безразлично насколько законным можно считать арест Эйхмана, и насколько правомерен был суд над ним. Единственное, что меня поражало, насколько ничтожные сроки присуждали нацистам аналогичные европейские суды. Если, конечно, им суждено было состояться, ведь были же еще сроки давности у преступлений и страны не спешили распрощаться со своими преступниками. После пяти-шести лет за тысячи убитых абсолютно понятно желание Израиля взять хотя бы одну ситуацию в свои руки.
Автор особенно акцентирует внимание на обычности и среднестатистичности Эйхмана - это пугает особенно. То как абсолютно обычные люди в какой-то момент превращаются в это. И, самое для меня страшное, верю ему, когда он говорит, что он не ненавидит евреев, что у него даже есть родственники евреи, к которым он очень хорошо относится. На этом фоне - пять тысяч там, десять тут, но все равно мало и недостаточно. Пыталась для себя это как-то объяснить, не получилось.
В послесловии говорится о том, как важно было поднять этот вопрос, автор также акцентирует внимание на том, что у каждой жертвы должна быть её минута в суде, где она сможет поведать миру свою трагедию. Не знаю, стало ли им легче от того, что они выговорились или от того, что еще один понес заслуженное наказание.