5 СЛАВА БОГУ, ЗЕРКАЛ ЗДЕСЬ НЕТ

С Набоковым я знаком через общих знакомых, хороших людей с прекрасным литературным вкусом. Их хлебом не корми, дай похвалить Набокова, а я только и читал, что «Приглашение на казнь», «Соглядатай» и «Пнин». Причём с последним произошёл небольшой читательский казус, приводящий к необходимости перечитать. Но с перечтением я хотел бы повременить, ведь знакомый моих знакомых чуть-чуть мне знакомый, но только чуть-чуть, а хотелось бы иметь возможность для кайфа от совместного глубокого погружения в набоковофилию. Вот я и взялся за «Отчаяние», в состоянии прямо противоположном.
Стоит заметить, что и сам текст без учёта финальных двух глав совсем не об отчаянии. Там у нас позитив, планы, вера в себя, дар и безграничное высокомерие. Последнее остаётся с нами до конца, а вот всё остальное тает, как весенний снег, разбивается, как ласточка о стекло, напевая тему из «Реквиема по мечте» или чего-то там тематического. И на этих мокрых кровавых осколках в состоянии, вынесенном в заглавие, сидит герой, над ним, забрав у него всё, хохочет автор, предсказавший свой крах и потому непобедимый.
Главный герой – русский эмигрант в Германии. Чем он занимается или занимался не имеет значения, сейчас он пишет. Пишет не какие-то мемуары или дневник, а переносит в литературу, в письменный вид своё совершенное достижение, дар, посланный судьбой, план реализованный на все сто. В своём повествовании он не стесняется в похвалах самому себе и своему произведению; смело пишет о том, как бы мог писать и почему пишет именно так, а не иначе; объясняет структуру, оставляет место для вставок и описаний, временами случайно оставляет интересные ретроспективные заметки. Всё это на определённое время подталкивает читателя к подсознательному отождествлению главного героя с автором: слишком громко дублируются слова, предложения. И пока мы буквально ничего не знаем о Германе Карловиче, лицо Владимира Владимировича закрывает его собой. На экваторе происходит перелом. На первый план выдвигаются действия, мотивы. Герман Карлович убирает своего создателя за ширму, чтобы финал они пели дуэтом, на равных, завершая одновременно два произведения. И каждое из них о самоубийстве.
Высокомерие рассказчика уничижает всех, о ком он рассказывает. Стирает черты, превращает в никчёмные карикатуры, пыль у его ног. Поэтому собрать характер кого-то из второстепенных персонажей очень сложно, и в этом Набоков играет «в зеркало». Текст во многом о зеркале. О том, как узнавать себя в других и как не узнавать. Стирая чужие лица, ты удивляешься, что точно так же, не задумываясь, стёрли твоё, проигнорировали то важное и настоящее, над которым ты корпел.
Герман Карлович случайно находит похожего на себя человека, и у него зарождается план. О сути плана читатель узнаёт ближе к концу, потому что, по версии своего создателя, план идеален. Произведение отсылает нас к мистическим историям о двойниках и детективах о Шерлоке Холмсе. И то, и другое переворачивается с ног на голову и оборачивается самым непристойным видом. Так же и «Преступление и наказание». Роман постоянно искривляется и изменяется, поэтому долгое время сложно понять, что читаешь. Это часть характеристики гг. Это контекст, в котором он живёт и пытается писать. Веянии самоубийства юного Вертера заполняют совершенно не ту историю, просто потому что иначе рассказчик не умеет. Он даже не хочет, ведь он и без того лучший, и слог у него лучший, и план у него идеальный. Как оказалось, нет.
За историей Германа Карловича таится книга о написании книги. Где последние две главы постскриптум. Автор отправляет книгу в издательство. Ждёт решения критиков, а получает только негатив, оскорбления и непонимание, чтобы затем взять эту злосчастную книгу и перечитать на свежую голову, заметить ляп, гигантскую дыру в якобы идеальном творении. И ничего уже не изменишь, они уже под твоим окном.