4

Страстоцвет - книга о том, какую роль сыграли экзотические комнатные растения в русской литературе конца 19-начала 20 века. Возможно, эти растения повлияли и на возникновение модернизма.
Кажется, что все уже давно привыкли, что роза — это эмблема печали, а еще символ любви. Нарцисс — отсылает нас к древнегреческим мифам и пахнет эгоизмом. Полевые цветы намекают на невинность.
А если в доме появляется орхидея, или, например, пальма, что делать русским писателям и поэтам, как их осваивать? Рододендрон, например. Пока выговоришь, язык сломаешь. Но они же еще не заняты четкими ассоциациями, не наполненные идеями, образами, метафорами. И русские поэты и прозаики ринулись осваивать это все новое.
Афанасий Фет попытался пристроить рододендрон в 1856 году - роскошные кусты белых, розовых и пунцовых цветов. И что получилось:
Рододендрон! Рододендрон!
Пышный цвет оранжереи,
Как хорош и как наряден
Ты в руках вертлявой феи!
Рододендрон! Рододендрон!
Рододендрон! Рододендрон!
Но в руках вертлявой феи
Хороши не только розы,
Хороши большие томы
И поэзии и прозы!
Рододендрон! Рододендрон!
Рододендрон! Рододендрон!
Хороши и все нападки
На поэтов, объявленья,
Хороши и опечатки,
Хороши и прибавленья!
Рододендрон! Рододендрон!
И как только коллеги не обсмеивали это стихотворение.
А вот другое название рододендрона — азалия- стало вполне стихотворным.
Певцом нежного цветка стал Иннокентий Анненский. Свою музу (в стихотворении «Моя тоска», посвященном М.А. Кузьмину) он увидел такой:
В венке из тронутых, из вянущих азалий
Собралась петь она… Не смолк и первый стих,
Как маленьких детей у ней перевязали,
Сломали руки им и ослепили их.
Или возьмем стихотворение Валерия Брюсова «Творчество»
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний (латания — это пальма такая, с вееровидными листьями).
На эмалевой стене.
Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.
О. Кушлина рассказывает, что мама Брюсова, Матрена, увлекалась разведением экзотических растений. У них дома росли большие пальмы. Так становится легко представить, как поэт лежит в полудреме, смотрит на тени растений, и из этих смутных образов рождается стихотворение. Экзотика становится менее экзотичной. Стихи и их автор понятнее, ближе.
Таких историй в этой не очень большой по объему книге очень много. Есть рассказы и о Блоке, и о Тэффи, и о Сологубе, и о Гиппиус, и много ком. А также рассказы о пассифлоре, герани, Ваньке Мокром, кактусе и прочих новых на тот момент обитателях петербургских квартир.
Книга иллюстрирована рисунками, фотографиями, текстами из старинных изданий по цветоводству. Что тоже весьма любопытно. Например, один из советов из книги Макса Гесдерфера «Комнатное садоводство» (написано в конце 19 века) говорит, что выращивания хвойных растений любителям всего лучше покупать молодые сильные растения и заниматься их воспитанием. Вот, не только люди нуждаются в воспитании, но и растения.
В Страстоцвете литературоведение смешивается с ботаникой и получается прекрасная книга. Написано так увлекательно, что хочется заполнить свои подоконники цветами (при этом 3 моих оставшихся в живых цветка (не буду говорить из скольки) вздрагивают и покрываются холодной росой) и начать читать авторов Серебряного века.
А еще у книги очень-очень тактильная обложка.