4.5 Survival of the fittest

Очень интересная книга о советском телевидении. Сшита она из довольно разнородных авторских статей, но ценность материала оправдывает структурные огрехи. На протяжении четырёх сотен страниц автор пытается показать, что шаблонное представление о брежневских временах как об эпохе застоя – просто миф. По крайней мере, в области телевидения, мол, при взгляде из дня сегодняшнего советские телевизионщики экспериментировали с формой и содержанием не покладая рук, а партийное руководство, несмотря на скандалы, коррупцию и интриги среди творческой телеинтеллигенции, постоянно давала им новые попытки.

Книга вливается тонким ручейком в довольно полноводную реку нормализации СССР в западной историографии. С тех пор, как СССР стал прошлым, его больше можно не демонизировать, и автор постоянно ссылается на предметные книги о функционировании той или иной сферы публичной жизни в СССР или Восточном блоке (в ссылках ворох знакомых названий, от Кларк до Лено ). У нас СССР прошлым не стал, оставаясь актуальной темой в любых дебетах, поэтому подобных книг с этой стороны днем с огнем не сыщешь. Да и там, вероятно, после 2014 поток обмелел, актуальность всегда мешает вдумчивому разговору.

Кстати, у истории, возможно, нет философии, но ирония точно есть – авторское предисловие 2016 года написания содержит шпильку в адрес «стареющего лидера» России. Эти слова от американского автора в 2024 выглядят комично при любом отношении к действующему американскому лидеру.

Но отбросим актуальность, которая, как сказано выше, только мешает. Эванс пишет об эволюции советских новостных программ, которые постоянно изменялись и развивались в обостренной конкуренции с западными голосами. И опять здесь есть любопытнейший выверт истории – при отсутствии конкуренции формальной, обеспеченной формальной же монополией советской власти на СМИ, реальная конкуренция существовала и вела к попыткам адаптироваться, по мнению автора довольно успешным. Но, в свою очередь, текст оставляет ощущение, что влияние голосов представлялось завышенным – советские телевизионщики пытались скопировать и адаптировать формат BBC для новой новостной программы «Время», а зрители писали письма, что такой клиповый (говоря современным языком) подход им не знаком и не понятен.

Автор постоянно подчеркивает, что принципиальной разницы между новостями и развлекательными программами нет, по крайней мере с точки зрения навыков работы с аудиторией. Поэтому методы воздействия, разработанные в КВН и ЧГК столь легко переносятся во «Взгляд» или «Двенадцатый этаж». Тут, кстати, автор начинает играть в несколько завиральные аналогии, сравнивая жюри КВН с Политбюро, но не слишком на этом настаивая. В целом именно эти главы наиболее информативны в плане подачи авторской идеи – здесь видны те эксперименты с рейтингами песен/артистов, что предпринимались в эпоху до смс-голосований. «Артлото», «Аукцион» раннего Ворошилова, «Песня года» с ее попыткой охвата всей советской эстрады, голосования, голосования, голосования. Выглядит это очень бодро и красиво, по крайней мере на страницах книги – почти grassroot movements, правда, как обычно, либо управляемые, либо со строго заданными рамками этой прямой демократии. Но, что любопытно, фальшь сразу бросалась в глаза – письма с жалобами на судейство в КВН были массовыми, критиковали это символическое Политбюро рьяно.

От рассказа Эванс веет какой-то неопределенностью. Неопределенностью в том смысле, что тот исход великого эксперимента, который мы получили в виде Перестройки и ее жутковатых последствий, которые мы прямо сейчас все еще переживаем, не кажется закономерным, а лишь одним из вероятных. В очень узкой сфере, в телевидении, но авторов, которые приходят к таким выводам, достаточно много, в первую очередь в экономике (сразу вспоминаются Страна Изобилия и От фермы к фабрике ). Такая переоценка слишком много тянет за собой, поэтому выводы такие несмелы и даже робки, но отринутая телеология уже дорогого стоит.

Но случилось то, что случилось. «Взгляд», плоть от плоти проектов ранних 70-х, мутировал в одного из могильщиков системы. В этом плане любопытны цитируемые в книге строки Градского, который наезжает на неискренность передачи «От всей души» и на обилие в ней сентиментальных слез. Любопытны сразу по двум причинам – автор сама писала, что Леонтьева еще с 60-х была символом новой искренности на советском телевидении, поэтому этот наезд выглядит больше поколенческим, чем реальным. А во-вторых, как же все зависит от контекста! Я посмотрел на известном видеохостинге выпуск 1975 года о калужских учителях. Как странно нормально выглядят эти люди! И как опалены они войной через тридцать лет после войны. И в эпизоде, когда заброшенная судьбой в Калугу завучем школы бывшая связистка встречает фронтовых друзей, слезы сами начинают литься (у меня). Ее украинский выговор, упоминаемый в речи Харьков добавляют старым реалиям той самой актуальности, которой, вроде бы стоит избегать в восприятии, но куда от нее деться? Для Градского в середине 80-х это было неактуально, а для самих этих людей сентиментальность выживания в той войне, когда все было на волоске, никуда не делась и за тридцать, и за сорок лет. И теперь, со всеми поправками, мы снова можем их понять.

P.S. Глава о «Семнадцати мгновениях весны» показалась мне самой неудачной – она выпадает из контекста книги, а веселые авторские инсинуации несколько вторичны, все это я раньше встречал – поиск глубокого смысла в технических деталях, нацистская Германия как слегка завуалированный брежневский СССР и проч. Характерно то, что фильм настолько важен для нашей культуры, что задел даже этого американского автора, и в этом свете глава интересна.