5

Уверен, что совершенно серьезно воспринимать Фрейда нельзя. Причем, ни абсолютно нормальному человеку, ни человеку с отклонениями. Из множества тем, поднятых Фрейдом, например, радует его мысль о том, что природа эпилепсии связана с характером эпилептика. Более того - согласен с Фрейдом в том, что не эпилепсия формирует характер эпилептика, а его характер во многом приводит к эпилепсии. Здесь, конечно, нужно учитывать наследственность, среду, отклонения сексуального плана и не рубить с плеча - даже психоанализ требует индивидуального подхода.

Со многим невозможно согласиться, но на основании всего лишь практики нельзя и опровергнуть. Современная российская медицина в области, что касается эпилепсии, удивительно невежественна до сих пор и больше, подобно Льву Толстому, уповает на милость божью. Правда при этом она раздает импортные препараты, произнося при этом левые речи, которые, вероятно, должны иметь терапевтический эффект. Может это и помогает, ибо паства по логике должна быть предельно доверчива, но со временем доверие утрачивается.

Что касается латентного гомосексуализма Достоевского, то все это бред собачий. У Федора Михайловича были некоторые социальные признаки, заложенные в характере, которые больше подвержены влиянию мужскому. Дружелюбие, но при этом и замкнутость, безволие, проницательность, непрактичность - множество составляющих, которые мы знаем очень близко по образам его героев. Они воспринимают мир женскими категориями, но это еще не делает их женщинами. Отклонения сексуального плана многочисленные читатели Достоевского давно бы вычислили, но Фрейд вечно находит абсолютно у всех страх к лошадям, связанный с боязнью кастрации, всякую грязь по отношению к собственной матери и тому подобное.

Теорию отцеубийства как следствие Эдипова комплекса, на мой взгляд, невозможно применять общими категориями, ибо она действенна далеко не во всех случаях. Вряд ли у Фрейда была возможность досконально изучить психотипы родителей Достоевского и на этом основании сделать выводы об интертипологии отношений с сыном. Слишком уж наслаиваются друг на друга формирующие личность категории при взрослении и тот бардак, что творился в подсознании самого Федора Михайловича, уже взрослого. Теории любят обобщения и, несмотря на огромнейший практический опыт дедушки нашего всея психоанализа, весьма сомнительны и выводы.

Но Фрейд хорош тем, что дает обильную пищу для ума той своею иррациональной частью, которая постоянно отвлекается от предмета изучения. Согласно Федору Михайловичу, в его мире нет чужих, он даже преступников умудряется находить где-то внутри себя. Давно лелеял эту мысль и был рад найти ее у Фрейда. Достоевский не Толстой, который находит формальное оправдание своему врагу, пытаясь выглядеть объективным, а на самом деле навязчиво подталкивает читателя к тому, чтобы предать его анафеме. Христианская формула всепрощения, в данном случае, может быть довольна проста - определитесь, существуют ли для вас свои и чужие в вашем религиозном представлении. Если существуют, то вам явно не по дороге с Достоевским.