5

Антоній Суражскі, напэўна, самы жывы чалавек, якіх я ведаю (нягледзячы на тое, што мы ні разу не сустракаліся, а ён цяпер у лепшым свеце). У ягоных гутарках столькі шчырасці, чэснасці, апекі над суразмоўцамі... Ён цалкам адкрыта, часам самаіранічна апавядае пра ўласныя сумневы, ваганні, памылкі (?). Менавіта яго тэксты раюць чытаць тым, хто толькі ўваходзіць у царкву або разважае, ці варта туды заходзіць. Вось я і падумала, што мне іх чытаць ужо позна, паставілася да іх троху звысака... і была пасаромленая. Ніколі не позна і не залішне чытаць уладыку (уладыка - традыцыйны зварот да мітрапаліта) Антонія. Такой шчырасці і кранальнасці, такога ўражання асабістай зацікаўленасці менавіта ў маёй асобе я не сустракала ні ў водным "тэксце". Праз словы Антонія Суражскага як найперш паверыш у "супольнасць святых", дакладней, у "гутарку са святымі", з ім самім.
Упершыню ягоная кніга выйшла па-беларуску. Заўсёды ў падобных выпадках узнікае пытанне, ці трэба перакладаць на блізкую мову, хочаш не хочаш, а па-руску змушана разумее пераважная большасць вакол. Але 1) як кажа В. Акудовіч, "чым больш усяго дыхае па-беларуску, тым лепш", 2) ёсць моладзь (чэсна ёсць!), чыя першая і асноўная мова беларуская ад нараджэння, ім будзе прыемней і прасцей чытаць па-роднаму, 3) ёсць людзі, для каго нацыянальнае пытанне паўстае ў кантэксце жыцця па веры, для іх важна, што праваслаўе - не адно толькі "русский мир", беларускамоўнай царкоўнай літаратуры вобмаль, яе трэба больш і больш.
Зборнік вельмі ўдала складзены. Хоць аб'ём яго зусім не вялікі і там няма, напрыклад, маёй любімай гісторыі (пра выгнанне мышэй*), у кнізе відавочная структура, кампазіцыя, артыкулы ствараюць уражанне паўнаты ўсяго жыцця: царква, таемствы, пакаянне, споведзь, малітва, хваробы, шлюб і дзеці, смерць, што значыць быць хрысціянінам увогуле...
Чытаць усім.

По-русски.
Антоний Сурожский, наверное, самый живой человек, которых я знаю (несмотря на то, что мы ни разу не встречались, а он сейчас в лучшем мире). В его беседах столько искренности, честности, опеки над собеседниками... Он совершенно открыто, иногда самоиронично рассказывает о собственных сомнениях, колебаниях, ошибках (?). Именно его тексты советуют читать тем, кто только входит в церковь или раздумывает, стоит ли туда заходить. Вот я и подумала, что мне их читать уже поздно, отнеслась к ним немного свысока... и была посрамлена. Никогда не поздно и не лишне читать владыку (владыка - традиционное обращение к митрополиту) Антония. Такой искренности и трогательности, такого впечатления личной заинтересованности именно во мне я не встречала ни в одном "тексте". Через слова Антония Сурожского в первую очередь поверишь в "общение святых", точнее, в "беседу со святыми", с ним самим.
Впервые его книга вышла по-беларусски. Всегда в подобных случаях возникает вопрос, нужно ли переводить на близкий язык, хочешь не хочешь, а по-русски вынужденно понимает подавляющее большинство вокруг. Но 1) как говорит В. Акудович, "чем больше всего дышит по-белорусски, тем лучше", 2) есть молодежь (честно есть!), чей первый и основной язык белорусский от рождения, им будет приятнее и проще читать по-родному, 3) есть люди, для которых национальный вопрос встает в контексте жизни по вере, для них важно, что православие - не один только "русский мир", беларусскоязычной церковной литературы ничтожно мало, ее нужно больше и больше.
Сборник очень удачно сложен. Хотя объем его совсем не большой и там нет, например, моей любимой истории (об изгнании мышей*), в книге есть явная структура, композиция, статьи создают впечатление полноты всей жизни: церковь, таинства, покаяние, исповедь, молитва, болезни, брак и дети, смерть, что значит быть христианином вообще...
Читать всем.

*

Про мышей...

У меня был случай, который я некоторым рассказывал, о том, как у нас в церковном доме завелись мыши и бегали они стаями. Мы с матерью решили не ставить мышеловок, потому что нам жалко было мышей, кусочки хлеба с ядом мы не хотели класть, потому что даже если они умерли бы на месте, у меня бабушка была 93 лет, она могла взять и съесть, и тогда будет совсем не то. И я думал: что же делать? И потом я вспомнил, что у нас есть в церкви вот такая книга, Великий Требник и там есть молитва одного святителя, я не помню имя его сейчас, не то что заклинание, это обращение ко всем вредным зверям, целая страница, начиная с львов и тигров и кончая насекомыми, и по дороге, конечно, и мыши есть. И там сказано, что ты называешь, конечно, того зверя, который тебе нужен, потому что обратиться к мыши и сказать: «Я тебе, как льву, приказываю уйти», немножко смешно, мышь рассмеется и никуда не уйдет. Я посмотрел, и в конце там сказано: когда ты прочтешь это, скажи: вот, я именем Господним тебе повелеваю уйти и больше не досаждать этому дому. Ну, я подумал: я никак не верю, что это может случиться, но если ты, святой имярек, веришь в это, я твою молитву прочту, а ты ею молись; я только слова прочту, а ты сделай, что нужно. Потому что ты верил, когда написал эти слова; так вот — твоя вера, а мои слова. (Знаете, есть такой русский анекдот о том, как дворянка отпустила на паломничество в Иерусалим одного из крестьян с условием, что он принесет ей из Иерусалима кусочек Животворного Креста. Он поехал в Иерусалим, забыл конечно про свою хозяйку и про Крест, возвращается на своей телеге и думает: «Господи! Мне же велено было принести частицу Креста Господня! Что же мне делать?..» Глубоко задумался и не так лошадью управляет, что-то случилось, и дышло треснуло. Он поправил его, потом видит — на земле лежит маленький кусочек дерева. Он его взял, завернул в платок и за пазуху. Вернулся к хозяйке, говорит: «Да, я тебе принес…» Она взяла, приложилась и выздоровела. Она пришла в восторг от этого, а он ей говорит: «Ты, матушка, не восторгайся. Без твоей веры да моего дышла у нас ничего бы не вышло»). И вот я по этому признаку решил обратиться к святому — кажется Евстафию, я не уверен. Я надел на себя епитрахиль, сел на свою кровать, которая была против камина, положил книгу на колени и жду. И из камина вылезла мышь. Я ее перекрестил и говорю: «Сядь и слушай». И что? — она села, шевелит усами и смотрит на меня. Я взял книгу и ей прочел, и когда кончил, я ее снова перекрестил и сказал: «А теперь иди и скажи другим». Она ушла, и ни одной мыши больше в доме не было. Так что тут можно сказать, что моей веры тут не было никакой, а у святого Евстафия видно была крепкая вера, потому что он сумел мое безверие вознести к Богу в форме молитвы, и у мышей оказалось веры больше, чем у меня, потому что они послушались того, что было сказано.
<…>
И тогда получается союз между святым, молитву которого ты не можешь сказать честно, и тобой и Богом. Тогда как если ты эту молитву будешь говорить нечестно, то никакого союза у тебя не получается ни со своей совестью, ни со святым, который эту молитву писал, ни с Богом.