3

«Столько же чудес в стакане воды, сколько в глубинах моря».
Поль Элюар, из предисловия к книге «Свободные руки»

Ну что сказать, придавила меня книга своей академичностью, сухостью изложения; я бы даже назвала этот труд не монографией, а критическим очерком, при чём, весьма критическим. Я словно прочла советский учебник, раздел о чуждом и даже враждебном российскому гражданину псевдокультурном явлении. При этом, добросовестно озвучены ключевые этапы развития сюрреализма, его особенности, философский фундамент, переплетение с фрейдизмом и даже мистикой. Упомянуты все более менее яркие фигуры, чьё творчество касалось этой парадоксальности, из Европы (Андре Бретон, Аполлинер, Филипп Супо, Луи Арагон и др.), Латинской Америки (Октавио Пас), англоязычные (Дэвид Гаскойн, Эдвард Каммингс). И, да, упомянуты живописцы – Сальвадор Дали, Рене Магритт, Фрида Кало, некоторые другие.
Как можно расценить это?

Считая искусство последним козырем сюрреализма, логически конечным пунктом его социальных и философских блужданий, мы вовсе не считаем сюрреализм какой-то особенно благоприятной для искусства художественной школой.... Не стоит забывать об истории сюрреализма, об истории постоянных уходов из сюрреализма одарённых писателей. Талант и сюрреализм оказались трудно совместимыми понятиями.

Автор утверждает, что всё повторяющиеся лозунги сюрреализма «отдают незрелостью», что именно они привели это явление в то состояние, которое «вынуждает многих наблюдательных людей утверждать, что сюрреализм умер».

Анархизм – и сюрреализм – в ходе истории без труда оставляют одежды романтического бунта и преобразуются в реальность, реальность террора, мракобесия, насилия.

По нарастающей, почти агрессивно доказывается несостоятельность и никчемность целого культурного пласта. И как достойный итог – сюрреализм провозглашается «бредом сумасшедшего», а героизирование террориста - «кошмарной реальностью нашей жизни». Занавес.

Что касаемо меня, я никогда не была ярой поклонницей сюрреализма. Но, не скрою, для меня этот дух свободы, эта вызывающая смелость, вызов и эпатаж, эта эстетика ничего – удивительны.
И это вовсе не «уродливая маска торжествующего идиотизма»:

«Посмотрите на меня хорошенько! Я идиот, я шутник, я враль! Посмотрите на меня хорошенько! Я отвратителен, моё лицо невыразительно, я маленького роста. Я похож на всех вас.»

Это – чистой воды обличение, болезненный толчок для взгляда в себя, только не для буквально понимающих брёвен, для тех, широта взглядов кого распространяется чуть шире навязанной нормы, всего навсего.
Чёрт, и я пошла бы на этот спектакль

«Сцена представляла собой погреб, свет был погашен, и доносились стоны... Шутник, из-за шкафа, ругал присутствующих... Участники действа, без галстуков, в белых перчатках, вновь и вновь появлялись на сцене. Андре Бретон хрустел спичками, Рибмон-Дессень каждую минуту кричал «Дождь капает на череп!», Арагон мяукал, Супо играл в прятки с Тцара, в то время как Пере и Шаршун ежесекундно пожимали друг другу руки, сидя на пороге...»

Возможно, мне было бы весело, только вот оскорблять бы я никого не стала...