3.5

Взмах весла, ветер
И брызги холодных волн.
Слезы на щеках (Басё).

Укиё-э, «образы изменчивого мира» – вот что такое эта книга. Я читала её долго и медленно, скорее чувствами, чем умом, погружаясь в короткие промежутки свободного времени в эстетику её «плывущего мира», мира, полного скорби, вины и самосозерцания. Скажем прямо, книга не затягивает и не увлекает, как остросюжетный детектив или полная страстей драма. В неё надо сознательно погружаться, моделируя в себе особое, почти медитативное, состояние.Читать её было равносильно пребыванию в японском саду камней с его поисками пятнадцатого камня и переживаниями моно но аварэ – «печального очарования вещей»: садов, татуировок, гравюр, фонариков, рисунков на песке, лотосов на воде...

Ива на ветру.
Соловей в ветвях запел,
Как ее душа (Басё).

В этой книге мало людей и много вещей, мало событий и много переживаний по их поводу, мало сюжета, но вполне достаточно смыслов. Она – о мужестве жить, о возможности поступать так, как считаешь истинным для себя, о предательстве и вине, прощении и забвении и даже в каком-то смысле - о любви. Она написана грустно, эстетично, изящно, но всё же не очень гармонично, поэтому, наверно, выбранная автором стилистика моногатари полностью не соблюдается. На мой взгляд, книга статуарна, она сама – как застывшая во времени композиция японского сада. И судьба героини, замершая после пережитого, принявшая какое-то иное, не свойственное ей направление, и её попытки восстановить самоё себя с помощью поэтики японского сада и любви к врагу, тоже лишены «живой жизни».

Все волнения, всю печаль
Своего смятенного сердца
Гибкой иве отдай (Басё).

Ещё в студенчестве прочитав книгу Д.С.Лихачева «Поэзия садов», я заинтересовалась семантикой и символикой старинных принципов разбивки садов. И здесь мне хотелось увидеть проекцию японской философии, японского «образа мира» на сад. Похоже, автору этого тоже хотелось, хотя и не вполне удалось: форма осталась, а содержания, глубины, пронзительности впечатлений мне показалось мало. Несмотря на внутреннюю драматичность (болезнь, лагерь, преследования, неуловимая любовь, сомнения и боль от хоримоно), книга всё же подтормаживает эмоции, не даёт им воли. Она полна болезненной тишины, молчаливой и упорной созерцательности и, как ни странно, печальной пустоты.

Цветы засохли,
Но семена летят,
Как чьи-то слезы (Басё).