4

Тяжело читать про время своих родителей. Чем дальше отдалены от нас события во времени, тем проще отделиться от них самому, вынести себя за рамки. Те давние времена измеряются годами правления, количеством погибших и границами уже не существующих стран, но у меня нет чувства причастности к ним, они всего лишь буквы и цифры на бумаге. С теми событиями, которые происходят прямо сейчас, тоже непросто – лучше бы им еще отлежаться, отстояться, вызреть, и уже тогда появится ясность взгляда. Но история СССР – это именно тот период, который, хоть и затронул нас слегка, слишком хорошо нам известен по рассказам родителей, он все еще как будто слишком живой. И Горенштейн режет по этому живому, препарирует, рассматривает под микроскопом.

Роман, как уже многими отмечалось, довольно неоднороден, и первая часть стоит особняком, но при этом она понятна на каком-то инстинктивном, животном уровне. Вся страна поделена на ячейки, на клетушки хрущевок (в одной из которых я живу спустя пятьдесят лет – это прошлое все еще мое настоящее), на ровные грядки койко-мест, только в пределах которых можно наконец остаться наедине с собой.

Койко-место это то, что закрепляет мою жизнь в общем определенном порядке жизни страны. Потеряв койко-место, я потеряю все.

Маленький человек Гоша Цвибышев может вызывать брезгливость, неприятие или жалость, его приспособленчество и крохоборство – крохи еды, крохи денег, крохи чувств – может раздражать, его маленькая, но тщательно охраняемая идея может вызывать кривую саркастическую улыбку, но каждый (и это, пожалуй, самое страшное) может оказаться на его месте. Что самое главное? Найти, что поесть и где поспать. Найти свое место – не под солнцем, а хотя бы в общежитии. На что может пойти человек ради этого? До какого предела он может унизиться? Как долго он продержится, пока не задумается об убийстве или самоубийстве? Гоша дает ответы на эти вопросы. Голос неудачника Гоши абсолютно уникален – непрекращающийся параноидальный анализ каждого своего жеста, слова, взгляда, постоянное возвращение к ничтожным, но имеющим для него особое значение моментам, многочисленные цикличные пояснения и оправдания. В мыслях Гоши вязнешь, проваливаешься в них, как Алиса в колодец, но на его полках не варенье, а эгоцентризм и страх. И вдруг что-то меняется – и в Гоше, и в самом течении повествования.

По воле случая, несмотря на многочисленные просчеты, Гоша удовлетворяет свои базовые потребности и начинает карабкаться вверх по классической пирамиде Маслоу. Он находит свое место в группе, находит новую «идею», получает еду, комфортную кровать, даже почитателя, пусть и на короткое время. Ему еще многое предстоит узнать и о других, и о себе. Но несмотря на то, что весь роман ведется от первого лица, сама личность Гоши становится все менее интересной для автора, а на первый план выступает описание политической ситуации в СССР того времени, где одно из ключевых мест занимает «еврейский вопрос» - вопрос о народе, который на тот момент тоже только-только нашел свое место, свое государство. Основных обвинений, которыми щедро разбрасываются все герои романа, два: еврей и сталинская сволочь, при этом неважно, насколько эти обвинения правдивы (сам Гоша, кстати, не считает себя евреем, хотя и имя, и фамилия у него вполне еврейские и некоторые гошины коллеги на это прямо намекают). Есть моменты даже абсурдные, например, Маша, которая так активно борется с антисемитизмом, рассказывает о своем националистическом обществе:

Несмотря на то, что общество именуется «русское», это свидетельствует скорее о его цели, чем о национальном составе его членов. Мы принимаем к нам всех, кроме евреев, чтоб враги наши не обвинили нас в пристрастии.

Именно ненависть к евреям объединяет рьяного сталиниста и подпольного заговорщика, именно эта ненависть позволяет разговаривать с люмпен-пролетариями на понятном им языке погромов и убийств.

В политических размышлениях голоса Гоши уже почти не слышно, но он, по сути, не так уж и интересен. Безусловная писательская удача Горенштейна в том, как подробно и насколько убедительно он представляет все существующие в этот пограничный период мнения и взгляды, среди которых есть революционные, советские, сталинские, хрущевские, анархические, националистические – вся Россия как Вавилонская башня.

Горенштейн не пророчествует и сам признается, что дело это несерьезное. Он пытается зафиксировать историческую истину и всего лишь описать те события, которые привели к именно к тому будущему, которое уже наше настоящее.

Пока мы не свободны и не счастливы, мы и есть Россия… А как станем свободны и счастливы, то тут же исчезнем, перестанем быть, чем мы есть