2

Словно для сиракузской монеты:
пожарница в шлеме – в кольце из дельфинов,
колонн с скульптур, самолётов и солнца,
в плывущей короне зенитных разрывов.

Тот случай, когда я мозгом понимаю, что книга хороша, но в душе никакого отклика не возникает.

Тема блокады для меня болезненна, поэтому я очень мало читала книг, целиком ей посвященных. Это у меня еще впереди - когда (если) я обрасту достаточно твердой шкурой.

Но я выросла с этой темой. Меня воспитывала бабушка-блокадница, по другой линии два моих родных дяди и тетя погибли в блокаду. Семья мужа тоже «оттуда». Когда я хожу по историческому центру, то думаю о блокаде. Не могу не думать.

Мой «образ» блокады далёк от ура-патриотизма, но так же он далёк и от изложенного в обсуждаемой книге. Там не чернуха (хотя и обязательный в последнее время каннибализм упомянут не однократно), а какая-то надбытность, иррационально неприятная мне здесь.

Отвлечемся от моих личных смутных ощущений и вернемся к повести. Она построена как «собранье пестрых глав» - дневники, хроники, стихи, документы. Её герои – петербургские интеллигенты в первую, самую страшную, зиму блокады.

По темам, как и по форме, книга тоже разнообразна. Музыка, история Петербурга и России, философия – это сплетается с чисто житейскими происшествиями у героев. Немцы-враги вокруг города и немецкий же культурный контекст духовной жизни героя – Фауст и Бах.

Мысль о Петербурге, вернее, об его запустении, превращении обратно в «приют убогого чухонца», прорывающаяся в современность античность – что-то очень похожее я только что прочла у Константина Вагинова в «Козлиной песне». Даже герои те же – «бывшие» люди. К сожалению, после сильнейшей прозы Вагинова читать такую похожую книгу было плохой затеей – «Ленинград» проигрывает в невольном, но неизбежном сравнении.

Это действительно хорошо сделанная повесть, заслужившая свои награды, но лично мне она совершенно не понравилась.

Я уважаю работу автора с источниками, его язык и стиль безупречны, но, видимо, это просто не моя книга.