3

Этот роман как будто писали, вырывая друг у друга клавиатуру, Фредерик Бегбедер и Амели Нотомб, хотя Бегбедер победил. История встречи двух одиночеств - депрессирующего наследника нефтяных миллиардов и юной несчастной wannabe - отдает французским духом в том смысле, что доминирующим аккордом этого парфюма оказывается отрыжка полупереваренным Сартром. Экзистенциальная тоска и тотальная неуверенность в собственной реальности, очень актуальная в эпоху реалити-шоу и власти медиа, пропитывает этот захлебывающийся истеричный текст, начатый многостраничным монологом героини с рефреном "Ненавижу...", выстроенным по всем правилам риторики.
Самое забавное - и читателю это видно с самого начала книги - что провинциалочка Манон, презирая своих сверстников за их мечты о "вилле с бирюзовым бассейном в Майами, ярко-красном «феррари» и пуэрториканках, трущихся о шест", сама мечтает примерно о том же - стать звездой, богатой и знаменитой. По ее мнению, только жизнь знаменитости и есть "настоящая". И в мечтах об этой "настоящести", навязанной глянцем, она вляпывается в ее суррогат, симулякр; но это только потому, что сама жизнь знаменитостей в медиа-версии - это он и есть. Ведь что мы знаем о жизни звезд, кроме текстов в таблоидах? И Лолита Пий старательно воспроизводит этот набор штампов: тусовки с дорогим шампанским, кокаином и пустоголовыми модельками, журналисты-имбецилы с одними и теми же вопросами, отдых на виллах Лазурного берега все с теми же шампанским и кокаином, частные самолеты и яхты, дизайнерские шмотки и прочий гламур и дискурс. При этом - если быть внимательным - читатель не упустит откровенного авторского стеба, как бы намекающего, что у нас тут симулякр на симулякре сидит и дискурсом погоняет: то массажист главгероя "пошел делать массаж Усаме бен Ладену, который тогда ютился в какой-то убогой гостиничке у вокзала Сен-Лазар", то герои оказываются на презентации телефона, умеющего писать DVD (!), то вдруг воскресает Курт Кобейн в образе парижского бомжа, а то и сама мадемуазель автор вотрется в текст - "Дверь открывается, и выскакивает, шмыгая носом, этот ничего себе брюнет, Бенуа, а за ним эта несносная дурища Виржини, а за ней, конечно, эта несносная дурища Лолита, а за ними Квентин Тарантино: «You canʼt write poetry on a computer, baby»" (Виржини - это, я полагаю, еще одна анфан-террибль французской литературы Виржини Депант, а брюнет Бенуа - возможно, комиксист Бенуа Питерс, хотя тут мы с википедией не уверены).
Есть ли в мире симулякров место подлинным чувствам - вопрос, на который так и не может ответить Дерек, тот самый миллиардер, схоронивший любимую жену и теперь находящийся в ненасытных поисках любви; "если бы ты любила меня, все было бы иначе", - говорит он Манон в финальной сцене романа. Чтобы заполнить собственную внутреннюю пустоту, он делает "игрушку из живого человека", устраивая случайно встреченной на закрытой вечеринке дурочке Манон якобы красивую жизнь знаменитой модели и актрисы, а на самом деле... Впрочем, об этом лучше всего говорит сам Дерек:

"Этот нон-фильм я назвал «Бабл-гам», потому что все в нем выглядело полым, розовым и липким: декорации, слова, чувства, сами персонажи, в том числе и я, были полыми, розовыми и липкими, готовыми лопнуть, и то, за чем они гонялись, все это вожделенное признание, вся эта вожделенная известность в эпоху, когда разворачивалось действие, тоже уже стало полым, розовым, банальным и недолговечным, как жалкий шарик из жвачки, который в конечном счете неизбежно лопается прямо вам в физиономию".

Впрочем, финал романа как бы говорит нам, что нет такого симулякра, который нельзя было бы пересимулякрить; в эпоху реалити-шоу и таблоидов никому и ничему нельзя верить. И считать себя самым главным контролером этой розовой и липкой реальности тоже нельзя - это иллюзия, как и многое другое. Если у книги должна быть мораль, то это она.