3.5

Буквально на днях закончила слушать «Конармия» и до сих пор меня не оставляет ощущение незавершенности. Я все думаю что я чего-то недопоняла, не расслышала, не вникла. С самого начала меня напугал размашысто-разлогий слог Бабеля, доселе мне незнакомый. Речь мне показалась нагроможденной сравнениями и лишними мазками в и без того экспрессивно-тревожном полотне. Первое впечатление было не ошибочным, но поверхностным. Ведь до этого я не знала ровным счетом ничего о биографии Бабеля, о том, что многое здесь было автобиографично, хоть и приукрашено. Но украшение лишь слегка отвлекает от страшной истинны военных действий. Картина романа одновременно может показаться слишком натуральной, ведь она очень даже убедительна, но и в то же время натянутой, вытянутой. Это не похоже на стандартные во-славу-пропаганде героические пафосы, но старание восхищаться Буденным будет выявляться как истирание благородного духа, как попытка коленопреклонения перед идеалами. Но натуральное отваращение ко всему грубому быту, к жестокости мешает стать роману в рассказах Бабеля идеологическим оплотом.
Один из наиболее вьедающихся в душу рассказов из цикла - это однозначно "Соль". Конец меня просто разорвал на части - попыткою с беспощадной пафосностью, но глаза твои будут бесконечно отрыты и увидишь ты все без прикрас.

- Ударь ее из винта.
И сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли
и республики.

Легче ассоциировать Бабеля по плутовским «Одесские рассказы», где есть игра и высмеивание, «Конармия» же может показаться слишком суровым произведением. «Конармия» с читателем играть не будет, она будет заставлять дышать с ней одним воздухом, бегать пронзительно по жилам и перестраивать зрение на болезненный угол. Не каждому будет от этого по душе. Будет неприятно и будет неуютно. Но в сочетании с контекстом это стоит прочувствовать.