5

"Некоторое щегольство кровожадностью и громогласная простота".

У меня книга вызвала ощущение диссонанса. Ну что образованный еврей делает в кругу неотёсанных казаков на войне? Как его туда занесло? Ведь его взгляд на происходящее совсем не такой, как у пролетариата. Уж по какой причине он оказался на советской стороне, а не в эмиграции, неизвестно. Но раз уж он там, и деваться уже некуда, то получает удивительные впечатления, которых не получишь ни в каких других местах. Видит уникальные характеры людей, которых вынесла на поверхность своих волн беспощадная гражданская война. Видит падение старого мира, крушение человеческих судеб, но давно уже смирился с этим.

Наверное от этого снова и снова он обращается к луне и звёздам, символам вечности, на фоне которых вся человеческая жизнь, вражда, смерть - всего лишь временный эпизод. Внутри революции никак не получается кого-нибудь жалеть. Слишком много трагических и непоправимых событий происходит каждый день. Однако Бабель облачил их в романтичные, поэтичные, художественные и сатирические формы. Пусть это всё ужасно, но сам масштаб катаклизма поражает воображение. Ведь он свидетель вершащейся истории. Смерть давно стала привычной. Каждый давно уверен, что её не избежать. Поэтому они живут одним днём. Живут, пока живётся, воюют, пока воюется. Жестокость стала обыденной нормой.

Язык книги особый. Ткань текста очень плотная, сжатая. Гремящие нагромождения слов стремятся передать каждодневное напряжение. Экзотический говор вчерашних крестьян со всех уголков недавней империи естественно вписывается в общую картину. Ведь это столкновение эпох, культур, народов, укладов.

Множество гротескных сцен происходит вкруг автора. Бабель настолько отстранился в своём внутреннем диалоге с природой, что даже на родной еврейский народ и его страдания смотрит без участия, издалека. Величие и глупость этой войны вместе уживаются на страницах рассказов, и поэтому удивительно, как долго ему прощали такую дерзость. Впрочем, конец судьбы автора был трагическим. Ведь он делит ощущение обречённости старого мира, являясь при этом его частью.