4 Пресс судьбы

Бородёнка у Ефрема Нехорошева произрастала реденько, поэтому спрятать в ней ухмылку было крайне затруднительно.
«Шутик»

«Штришочки-кишочки». Тоненький сборничек рассказов ничего не стоит прочитать. Правда, я дважды возвращалась к аннотации, чтобы убедиться, что это и правда НОВЫЙ сборник, всё никак не могла избавиться от чувства, что уже читала эту книгу. Но нет, не читала. Судя по аннотации, не у одной меня возникли такие проблемы. Но тут, думается мне, всё дело в манере Лукина каждый раз полностью представлять своих героев, особенно Глеба. Да ещё и эти десятки аллюзий — в том числе и на предыдущий свой сборник. Так что ничего удивительного, что в голову упорно закрадываются сомнения.

Зато что меньше всего вызывает сомнения — так это постулаты колдовства, суеверия, приметы, в соответствии с которыми и работают Ефрем Нехорошев и Глеб Портнягин. Так и хочется поверить, что во сне к нам в голову могут пробраться хакеры, в доме может завестись барабашка — хотя лучше бы это был домовой, что в наших неудачах виноваты порчи, сглазы и проклятия, а то и вовсе сосед, который сбрасывает тебе свои астральные нечистоты, что можно изменить взгляд на жизнь, подтянув свою «точку сборки», что атеисты способны своим безверием разрушить любую волшбу, а милиция (книга-то старая) может и вовсе устроить погром на астральном уровне одними своими «корочками», что... Автор не поленился и продолжил собирать людские суеверия — самые новые, самые свежие, — и сплёл из них историю Баклужино. Есть такой пласт людей, который верит во всё это, и боюсь, я и сама не удержалась: после рассказа «Числа» с увлечением стала складывать цифры в своей дате рождения (если сложить все цифры кроме девяток, то получится 9-9-9, а если сложить и эти цифры, то всё равно получится 9 — что бы это значило?) и гадать по Пифагору (а вы знали, что есть забавная система нумерологического гадания, по праву или нет, приписываемая Пифагору? хе-хе, узнала о себе много нового). Я всегда имела непонятную слабость к цифрам, и рассказ смог задеть эту чувствительную струнку и ненадолго увлечь меня фантазиями о том, что симпатичные арабские скакуны циферки, придуманные в Индии не позднее V века нашей эры, могут влиять на нашу жизнь. Впрочем, кое-какие цифры точно влияют на мою жизнь — например, размер зарплаты или время, в которое звенит будильник, — но это совсем другая история.

Не дал тебе Бог ума — живи чувствами, не дал чувств — живи умом. Не дал ни того, ни другого — ещё лучше: просто живи! Мы же вместо этого учиняем борьбу с собственными недостатками, совершенно бессмысленную, как и всякая борьба, а после неимоверных лишений и мук получаем в итоге те же недостатки, только вывернутые наизнанку.
«Венец всему»

Забавно прикоснуться и к историям, не касающимся напрямую Глеба Портнягина и его учителя — не всё же любоваться наглостью, смекалкой и горькой мудростью.
«Два рассказа». Кологрива было немного жалко, но ещё острее прочувствовала я его унижение, когда развеялся самообман, — самообманываться всегда неприятно, особенно, когда в голове проясняется. Хуже этого может быть только публичное развенчание твоего заблуждения. Через подобное, мне кажется, проходили все.
А очаровательные мышки мне всегда нравились. И идея на первый взгляд смехотворного, а на второй взгляд пугающего мышиного заговора вообще прекрасна — автор подбрасывает двора в топку народного воображения.
«Волне цензурные соображения» о цензуре, литературе, критике, логике и переводах Лукин пишет интересно и сочно — достаточно, чтобы пожалеть, что в универе мне такого не рассказывали (всё высшее образование коту под хвост).

Под прессом цензуры фантастика умнеет, под прессом рынка — напротив.
«Затворите мне темницу»

Написанные лет десять назад (даже больше), эти тексты, идеи и соображения до сих пор актуальны. Что поделать, мир тоже катится коту под хвост (котик, надо полагать, метафизический, посему под хвостом у него бесконечно много места).
Ох, я аж задумалась о смысле жизни. Нет, к чёрту, к чёрту, к чёрту!
Интересно, а чёрт тоже у кота под хвостом или в какой-то другой метафизической жопе? Хм, что-то я отвлеклась. Вернёмся к насущному грустному — концу книги.
«Уходят, уходят, уходят друзья...». Борис Штерн, Людмила Козинец, имена незнакомые, но, боземой, после таких ярких историй-воспоминаний, они стали мне как родные. Не настолько родные, чтобы сию секунду сесть и прочитать, но достаточно, чтобы запомнить их имена.

Судить о писателе после первой книги — то же самое, что судить о человеке после первой встречи. Судить о писателе после второй книги — то же самое, что кричать, будто хорошо знаешь человека, после второй рюмки. Поэтому постараюсь сделать это кратко и осторожно: Лукин соответствует духу своего времени (только не спрашивайте, а когда оно, то самое время, не знаю), хотя всё равно приятно выделяется на фоне собратьев, так что, в общем, мне нравится, как пишет Лукин, мне любопытен ход его мыслей в рассказе, эссе или истории. Этого достаточно, чтобы хоть чему-то у него научиться.