5 Киньярский французский.

Киньяр начался у меня с того, что я пыталась поддерживать свой уровень французского языка.
С французской литературой - современной и околосовременной - у меня практически не сложилось. Может, из-за десятка с лишним лет бесконечного шлифования языка иногда через силу, может, так просто вышло, но к французам и французским авторам в частности отношение у меня предвзятое. Но с Киньяром все было иначе. Когда я в первый раз столкнулась с его фамилией, во рту у меня остался приятный привкус цветов, потому что есть в его фамилии что-то одновременно тонкое и насыщенно яркое.
"Аммериканская оккупация" - вторая книга Киньяра, которую я прочла сначала в оригинале и сразу же следом в переводе.
И, знаете, я второй раз столкнулась с ощущением, будто читаю две разные книги. Дело вовсе не в плохом переводе, перевранных событиях, неудачном выборе слов - в том, как по-разному киньяровские книги могут восприниматься, как совершенно подсознательно расставляются акценты.

"Аммериканская оккупация" - крохотная книга, которую при желании можно сравнить с музыкальной шкатулкой, изящной, породистой, сложный механизм которой спрятан глубоко внутри, чтобы беспричинно не мозолить глаза. Пятидесятые годы, Франция только избавилась от немцев, как пришли американцы, и черт знает, кто будет после американцев, потому что потасканная и побывавшая в нескольких браках страна - жестоком насильственном с немцами, неумелом, поспешном - с американцами, казалось бы, никогда не обретет покой в одиночестве, так вот эта страна - третий главный герой, который объединяет двух в начале детей, затем подростков, а следом - взрослых людей. Мари - Жозе - дочь бакалейщика, брошенная матерью, находит единственного друга в лице Патрика, у которого своя семейная трагедия. Они растут, пока, наконец, им не приходится столкнуться с самостоятельным выбором во всем: от дружбы до способа выжить.

Читая Киньяра на французском, я думала о том, как глупо и бесполезно происходило все это впитывание яркой, как фантики шоколадных конфет, с таким же запахом и стертым вкусом, американской мечты, как дети, выглядывавшие из своих окон в серый ободранный Второй мировой мир, видели шум и гам каруселей Америки за забором, готовы были на все, чтобы прикоснуться хотя бы ненадолго к месту, которое символизировало счастье, признание, успех, деньги. Вместе с Киньяром я понимала, что на месте Америки могла оказаться любая страна, любое место, которое могло бы дать детям Франции того времени хоть какой-то шанс на жизнь, любую другую, непохожую на их существование. Я читала и думала, что как бы ни было сложно, так опрометчиво броситься в эту обманчивую чужую историю... Дурная девчонка, стоило ли это все того. Дурной мальчишка, падкий на все цветастое и блестящее - от людей до шмоток.
Читая на русском, я долго смотрела в одно слово и ревела так, будто оплакивала что-то очень мне дорогое. Я читала и думала: бедные дети, бедная девчонка. Я читала и понимала, что в ней есть столько моего, хотя я уже давно не подросток, но это невероятное желание сбежать от того, что она имела, любым способом - невыносимо терпеть, и вот этот вот момент, когда она встрепенулась, подняла голову и расправила плечи, решила, что способна разорвать все свои связи, канатной веревкой связывающие ее с людьми, услышала запах нового мира, новой философии, свежих бунтарских взглядов - всего того, что символизировало новую жизнь с нуля, где не надо думать о бросившей матери, о том, что ты что-то должен и кому-то должен, а самое главное - когда она поняла, что у нее есть настоящая осязаемая надежда сбежать - это удивительный момент. Она невероятная во всем, в каждом отчаянном жесте, отчаянном слове.
Так или иначе, ей удалось сбежать - туда ли только, куда она хотела, хотя, наверное, точка прибытия была не так важна, когда не выдерживаешь тяжести.
Патрик для меня лично что в первом, что во втором варианте ушел совершенно на задний план, что, наверное, не верно, но я была поглощена Мари и ее... смелостью в чем-то и ее отчаянием, совершенно неподдельным.
Америка стала тем самым парком аттракционов, где шумно, светло и не бывает ночи.
Но Киньяр был прав: что рано или поздно все равно не возвращается к точке отсчета, которая покоится в темноте?