5 Гротеск как литературное направление

Читала очень давно, задолго до моего прихода на Лайвлиб и тогда мысли во многом потерялись, размазались в бесконечных спорах, которые выигрываются не аргументами, а вычурностью завуалированных оскорблений. Теперь же я снова вспоминаю те мысли и записываю, чтобы не потерять в бесконечном перетирании пустых слов.

А мысли мои были о том, что изредка встречаются писатели, которые выводят гротеск из литературного приёма в отдельный жанр. Идеальным примером подобного рассказа, где гротеск является сюжетообразующим элементом, может служить "День благодарения" Джойс Кэрол Оутс. Начинается он пародией (лишь потом понимаешь, что это пародия) на типичные романы взросления: "В этот день мой отец сказал: "Давай привезём снедь к празднику для нашей, ма". Но постепенно, к гаргульей матери рушится весь "задний план", все декорации. Причём в самом буквальном смысле. В супермаркете обнаруживаются провалы и разломы, мимо которых бесстрастно фланируют герои, а праздничную индейку надо доставать из вонючей пещеры под полом, рискуя жизнью. Собственно, в этом вся суть рассказа. Ожидая одной реальности, мы постепенно скатываемся в иную, полностью лишённую какой-либо логики.

Кто-то из рецензентов назвал Ланаган женской прозой. Хотя весь феминизм в моей душе сказал громко "Ша!", я всё равно соглашусь с автором данной сентенции. Правда, женская проза Ланаган стоит в абсолютно иной плоскости от того, что термином ЖП обычно называю я (а именно - попытки эмоциональными элементами скрыть отсутствие писательского мастерства). И в самом деле все три автора, которые творят в жанре гротеска (а я настаиваю, что раз можно раз за разом выдавать тексты, которые можно онтологически отнести к одному подвиду, то это именно жанр), именно женщины: та самая Оутс, рецензируемая Ланаган и слабо известная русскоязычному читателю Анджела Картер.

Тогда как авторы мужчины, как, к примеру, Эдгар По, имеют ясно выраженную цель своими гротесками (и арабесками в том числе) - рассмешить, то цель авторов-женщин не настолько на поверхности. Недаром, куда я сейчас не ткнулась почитать комментариев, как правило, все они сводятся к "Написано хорошо, но что это было, Пух?" Как обычно, побуду вашей спасительницей (отсосите) и объясню, в чём смысл подобных рассказов. Это садо-мазохизм. То есть не просто porn - слово, которым теперь англоязычные обозначают не только старое классическое "туда-сюда", но и любое бессмысленное действие, приносящее удовольствие.

Именно женщины гораздо более склонны к садо-мазо. Не потому, что у нас "винтика не хватает", а из-за традиции воспитания девочек в нашем обществе. Запугивание, перевешивание на девочку заботу о благополучии тела (не забеременей, стерва! если тебя изнасиловали, сама виновата, неча шастать, с кем не попадя! да ты идиотка, что пошла ночью одна - правильно тебя избили и ограбили! тыжедевочка!), ответственность и мысли о физической силе, которой сама девочка не обладает, но хотела бы обладать. Девочек готовят к боли. И прежде всего, к боли дефлорации. И боль, которая, как девочка уже уяснила себе, будет сопровождать её по жизни, становится привлекательной. Становится символом наслаждения. Даже у тех, кто не готов вносить этот элемент эксперимента в свою сексуальную жизнь, остаётся в подсознании тяга к боли, как к тому запретному плоду, который миллион раз повторили избегать.

Оутс больше отдаёт себе отчёт в происходящем. Когда её рассказики-гротески заходят на поле секса (например, "Привидения"), то садо-мазо там настолько в полный рост, что не ошибётся даже невинная ромашка на поле, которую ни разу не опылял усатый красавец пчёл. Анджелу Картер я зело не люблю. Её Magic Toyshop я и читала на английском, и без перевода же смотрела экранизацию. Это я упоминаю не только ради того, чтобы похвастаться своим знанием языка (отсосите вторично), но чтобы указать, что даже при том, что я могла упустить некоторые элементы смысла, мне хватило понять, что Картер чересчур в "мазо" (а я, наверное, всё-таки больше садит, чем наоборот) - перебор страдающих героев на сантиметр сексуальных намёков.

В этом отношении у Ланаган наиболее беспримесное садо-мазо в гротеске. Фон настолько разрушен, ты настолько не знаешь, в каком мире находишься, но мир при всём том настолько абсолютно родной для персонажей, что ты остаёшься полностью в сознании героя, не представляя, что за пределами его глаз ты имеешь право визуально реконструировать. А герои страдают. И вот тут моё понимание ЖП и смысл, который в термин пихают мужики, расходятся кардинально.

Потому что герои страдают за пределами читательского восприятия. Их переживашек вообще нет, именно их эмоции ты реконструируешь и именно потому получаешь сексуально-интеллектуальный катарсис, в котором девочкам нельзя сознаваться, чтобы в них не стали тыкать пальцем: "Ахах, такие книги читать нельзя!" (куда идти вы знаете, что вам там делать, я тоже дважды посоветовала). В том же рассказе "Отпевание сестрёнки", где девушку за убийство мужа медленно казнят, давая ей утонуть в болотной жиже на глазах семьи, с песнями и плясками, эмоциональный фон так хорош тем, что Ланаган ни скатывается ни в одну из сторон. Она не пытается надавить копытами на "О горе! О трагизм!", не пытается и сделать "Ихихи, смотрите, как кошмарно, что никто не переживает!" Хотя повествование от первого лица, мы почти не знаем, что чувствует повествователь, он заставил себя не чувствовать ничего, чтобы не сломаться. И от этого мы и получаем порцию ужаса.

Есть ещё мотив, который любит повторять Ланаган - это укрощение мужчиной женщины. И это не отрицает проверку женщиной этой мужской силы. Таковы рассказы "Человек хозяина" и "Милый Пиппит". Второй рассказ люблю больше - речь идёт от имени животных, которые по физическим признакам, скорее всего, слоны, они идут освобождать своего хозяина, который подчинил их без применения силы и теперь они готовы умереть за него, но "Человек хозяина" лучше поддаётся анализу. Это про женщину, которая сбежала от мужа. Не потому, что не любит его, это просто взбалмошность. И про то, как он подчиняет её себе, его сила оказывается больше её и она признает его, как лошадь признаёт объездчика. И это красивый рассказ и красивая мысль: нельзя выходить сражаться, если ты не готов признать, когда ты проиграл.

От Ланаган устаёшь. Что есть, то есть. Садо-мазо, растащенное по всем "Лакомым кусочкам", заставило меня выть "Мне скучно!", так как даже понимая, что тебя опускают в чужие не самые приятные эмоции, чтобы ты открыл нечто запретное и яркое в самом себе, ты не можешь долго топтаться на одном и том же месте. Даже в сексе восемь часов в одной, даже самой прекрасной, позе, выбесят. Её рассказы хороши тем, что они короткие. Даже, когда она топчет по шок-контенту всеми конечностями, как, например, в невошедшем в этот сборник рассказе "Гузка" (гомо и гетеропедофелия, убийства, каннибализм), это воспринимается, гм, интересно. Ты знаешь, что это хорошо написано, а здоровая, закалённая психика, даже может получить удовольствие, вместо того, чтобы глядя на разрывающийся шаблон, голосить "Аааа! Какой ужас!"

Но при всём том, мне Ланаган иногда было через край. Я, как и сказала, совершенно не тащусь от мазо и от погружения в эмоции "Ой, я страдаю!" "Визгль" мне показался абсолютно эксплуатационным, "День красных носов" (про мир, где почётно становиться клоуном) оставил неудовлетворённость - либо больше крови (убили б и рассказчика), либо меньше. Но есть два рассказа, которые и сделали для меня Ланаган, которые и явились для меня её визитной карточкой, потому что очень сильно срезонировали со мной.

Это "Деревянная невеста" и "Долина воина". Девушка, которой надо дойти до нужного места, чтобы ей дали заслуженный диплом, и мальчишка, который противостоит хулиганам. Так как мы опять лишены окружения, мы видим нечто, выплывающее из темноты сознания автора, реальное для персонажа, но абсурдное для нас, мы в глубине сознания персонажей. Если это и садо-мазо, то уже скорее к садо - сила, которую ты должен культивировать в себе, чтобы сразиться не с чужой слабостью, а с собственной. И да, для меня песней звучат крики хулиганов, которые столкнулись с героем, обретшим эту силу, который умер и воскрес, чтобы быть способным принести справедливость, как он её понимает. И это одновременно холодное и восторженное описание - для меня в нём вся Ланаган. Безумие, порок и справедливость. Что может быть привлекательней?

Рикетс находился под впечатлением собственного рассказа, и темноту спальни освещали воспоминания о восхищенных лицах товарищей. Теперь все изменится и станет лучше, иначе и быть не может! Репутация Булли погибла безвозвратно, и он превратился в посмешище для всей школы.
Если Рэглан все же переживет позор и станет еще сильнее и безжалостнее, его остановит Андерсон, с изуродованным лицом и абсолютно уверенный в своей правоте. Андерсон всегда встанет на защиту младших. Так он сказал.
Рикетса переполняло счастье.
Даже случись так, что Андерсон умрет от ран и его не окажется рядом, у Рикетса останется память. Он никогда не забудет, как Андерсон снял его с вешалки и при всех назвал Рэглана «Булли», а потом пробежал босиком по шикарному ковру и перелетел через накрытый стол, спасая Рикетса, да и всех остальных под восхитительный грохот падающих со стола тарелок, под чудный фейерверк разлетающихся в стороны пирожных и звон битого фарфора.