4.5 Поклонение красоте по-японски

Приступая к чтению книги подобного рода, оставьте все вопросы о реалистичности и правдоподобии — это классическая японская литература: каким бы странным вам не показалось то, что вы в ней видите, — в ней так принято. Когда помнишь об этом, проще воспринимать текст. И остаётся только один вопрос, истинно в духе книги…

Что есть красота?
Каждый раз, когда жизнь, обстоятельства или очередное литературно-художественное произведение наталкивает меня на этот вопрос, я вспоминаю два сериала о музыке. В первом из них герои-очевидцы утверждали, что одна девушка божественно поёт, но всякий раз, когда доходило до дела — то есть когда наступал черёд этой девушки петь, — звукооператоры включали запись благоговейной тишины, ту самую запись, когда в сцене — поражённые и восторженные лица, мир замер, и слышен только «трепет ангельских крыльев». В другом сериале тоже утверждалось, что девушка божественно поёт — и она пела, она действительно пела так, что её голос пробирал до дрожи, сколько бы раз я не смотрела эту сцену. Создатели сериала подобрали на эту роль профессиональную певицу с подходящим тембром голоса, решив пожертвовать актёрской игрой в пользу божественного пения. Точно также и в литературе, да и вообще в любом искусстве: можно утверждать, что нечто красиво, показывая восторженную реакцию на него, а можно показать это нечто так, чтобы зритель или читатель сам оценил, насколько это красиво.

Этот вопрос и лирическое отступление для примера — суть всё, что вам нужно знать о том, почему Гэндзи — это Гэндзи. Автор оперирует понятиями «красивый», «тонкий», «изящный», «прекрасный», «нежный», «милый», «совершенный» и т.д. — и нам остаётся только верить ему (то есть ей) на слово. Подробные описания приберегаются для деталей одежды, описаний сада или вида луны в небесах, — а красота превозносится через благоговейные впечатления от неё других персонажей. И ещё — через стихи. Мне кажется, это не слишком-то честно, зато этот хитрый литературный приём позволяет читателю представлять Гэндзи (или любое лицо, явление, действо, которое удостоилось от автора подобного эпитета) настолько красивым, насколько позволяет собственное воображение. Но, в свою очередь, собственное воображение делает красоту слишком неземной и обезличенной, ведь не остаётся ни одной привязки к литературному произведению, кроме слов «это было красиво». Видите, такое простое авторское решение — и как много последствий.

А ещё вы заметили? (Если не читали, то ещё заметите). Гэндзи всегда, в любой ситуации, в любое время года и в любом состоянии выглядит «даже прекраснее, чем обыкновенно». Женская красота не особенно ценилась, в отличие от мужской, поэтому восхвалению красоты Гэндзи (а следом — и его потомков, а от щедрот его образа — и даже не-потомков) не приходится удивляться. Он плачет, и это придаёт чертам его лица особую утончённость, делая его даже красивее, чем обычно. Он улыбается, и это делает его необыкновенно обаятельным — и даже прекраснее, чем обычно. Он голоден, он захмелел, он страдает, он влюблён, он переоделся для визита в гости, он задумчив, он стал старше (хотя как будто и не постарел ни на миг), — и всё это придаёт его образу какое-то неизъяснимое очарование, делая его даже привлекательнее, чем обычно. Мне вдруг подумалось, что Гэндзи — это такой японский Дориан Грей, только вместо портрета — воля богов, а вместо пороков — необычайная влюбчивость.

Последнее, кстати, тоже показалось мне забавным: вроде бы в такого прекрасного Гэндзи все дамочки должны влюбляться, однако и сам он готов влюбиться в каждую мало-мальски подходящую особу. Если переводить на современный язык (но как же приятно читать что-то, не ориентированное на современный менталитет!), то это роман о тайных похождениях практически божественного героя-любовника, эдакого бога женщин, — к этой мысли, между прочим, подводит читателя и автор, рассказывая о том, как парни однажды устроили междусобойчик, с наслаждением обсуждая разные типы девушек. Не проверяла, но Гэндзи, кажется, перепробовал все упомянутые тогда типы.
Здесь я, хотя сама же и предупреждала вначале, что «классическая японская литература такая японская», невольно задалась вопросом: а как же нравственность? А как же понятие чести и, соответственно, толпа обесчещенных девушек? Это пренебрежение реальностью, или японцам тысячу лет назад такое положение вещей и правда казалось нормальным? Из повести достаточно легко понять, что их волновало мнение общества (какого общества, если они сами и были этим обществом?), а вот с честью несколько сложнее. С другой стороны, это художественное произведение, и тогда не пристало задаваться настолько каверзными вопросами. В любом случае, по логике автора, вырисовывается своеобразный мир, в котором красота = любовь = презумпция невиновности = хорошая репутация = сила. Ах да, красота и покровительство богов, разумеется.

Для чтения такого произведения как «Гэндзи-моноготари» необходим внушительный объём фоновых знаний. Многое вы додумаете сами, многое можно отыскать в Приложении, качественном, богатом и внушительном, но лично мне очень не хватило главы про личную жизнь японцев. Например, я до сих пор не уверена, была ли это гипербола, эвфемизм, или просто автор добавила от себя красивостей:

Преисполненные тёплых чувств друг к другу, юноши поняли, что не в силах расстаться даже ради ожидающих их возлюбленных, поэтому в конце концов уселись в одну карету и, согласно играя на флейтах, вместе поехали в дом Левого министра по дороге, освещенной мягким светом прекрасной, проглядывающей сквозь облака луны.

О времена, о нравы!..

Ладно, не будем зацикливаться на фантазиях такой испорченной меня, и поговорим о вечном. То есть, о божественном или, что ближе к правде, сказочном. Автор не опиралась на карму как таковую и не приплетала богов напрямик. Однако чувствуется какая-то космическая взаимосвязь всего в мире «Гэндзи-моногатари». Впрочем, всё то, что для нас космически непостижимо, может быть вполне нормальным для художественной литературы. Например, как сместились акценты всего через одно поколение: теперь уже героями были Ниоу, внук Гэндзи, и Каору, якобы его сын (а на деле внучатый племянник). Один вобрал в себя всю ветреность, легкомыслие и влюбчивость деда, а другой — все самые лучшие намерения и серьёзность Гэндзи, что олицетворяет, на мой взгляд, у первого — кровные узы, а у второго — узы духовные, ведь считая себя сыном Гэндзи, Каору изначально задавал для себя самую высокую планку. То есть через одно поколение на место Гэндзи и То-но тюдзё пришли их потомки, исполняющие те же роли, но акцент сместился с красоты и популярности на серьёзность и духовность натуры. Это, конечно, грубая аналогия, ведь и Гэндзи никогда не был настолько уж легкомысленен, как Ниоу, и То-но тюдзё никогда не был настолько строг и воздержан, как Каору. Но тем поэтичнее перемены.

Раз уж мы заговорили о потомках, то не дурно бы под конец пару слов сказать о сюжете и композиции «Гэндзи-моногатари». Наверняка вы уже в курсе, что значит последнее слово, и даже могли видеть на Вике рассуждения Мурасаки Сикибу о том, каким должна (должно, должен) быть моногатари. Моногатари — это жизнь как она есть, и хорошая, и дурная, но не та жизнь, которая вызывает жгучий интерес, а та, которая не оставляет равнодушным. И даже так называемый «открытый финал» — это не конец, ведь жизнь продолжается. Конечно, трудновато уследить за хитросплетениями взаимоотношений героев, особенно с учётом взросления, карьерного роста или переездов, но тут вам придут на помощь многочисленные приложения и схемы. Поэтому сюжет и композиция, вполне размеренное течение жизни героев, большой объём «Гэндзи-моногатари», большое количество глав, персонажей и цветов — всё это рассчитано на растянутое во времени чтение, когда никто не стоит над душой и есть возможность отложить на минутку книгу и насладиться этим неповторимым моментом вашей жизни. Книга стоит усилий и потраченного времени — но только если вы сами доросли до неё.