3 Когда тайное остаётся тайным

Наверное, многие читали «Когда я был настоящим» Пола Маккарти. Наверное, кому-то даже понравилось. Учитывая, что кто-то эту книгу считает чуть ли не прорывном в современной литературе. И на Букеровскую премию одну из его художественных книг в 2015 номинировали.

Но я к этим многим не отношусь. И с работой Маккарти рисковала пребывать в ситуации, в которую могли бы попасть читатели других книг издательства, опубликовавшего русский перевод книги «Тинтин и тайна литературы». Например, те, кто решил бы читать лекции Делеза о Лейбнице, не имея особо представления ни о первом, ни о втором. Да-да. Это я к тому, что я не только не читала других книг Маккарти, но и весьма мало знаю о Тинтине . Я знаю, что это герой комиксов, видела работу Спилберга, видела какое-то количество рисунков. Но детально с циклом я не знакомилась.

Возможно, Маккарти искренне любит серию о Тинтине бельгийца Эрже, поэтому ему захотелось написать эту книгу. Может, он просто понимает, что коль уж хочешь написать о философии нечто такое, что кто-то издаст, то лучше писать об известном. Так или иначе, но у Маккарти получалась книга, которую я бы почти наверняка издала, если б была издателем. И это при том, что я от неё не в восторге.

Почему бы издала?

В культуре встречаются вещи, которые внезапно выстреливают. Например, «Амели». А есть такие вещи, которые вполне успешно стреляют. Как «Симпсоны». Или цикл о Гарри Поттере. Или сериал «Друзья». То есть речь о чем-то таком, что пользуется популярностью определённый период времени, достаточно долгий, часто создавая вокруг себя некую культурную нишу. Впечатлить зрителя/читателя/слушателя нелегко. Но приковать его внимание надолго — ещё сложнее. И если это удаётся, то вполне можно ждать, что сработает своеобразный принцип домино — возникнут приквелы, сиквелы, подражатели, товары с изображениями героев и подобное.

Важно учитывать то, что к затягивающим, длящимся наслаждениями добавляется и длительность времени наблюдателя. И они начинают синхронизироваться. Например, вы можете смотреть какой-то фильм в компании приятных людей. Или просмотр будет частью романтического свидания. Или вы защитили диплом, а потом пришли домой и включили что-то из фильмов про супергероев. Спустя время вы можете пересмотреть его и понять, что фильм у вас ассоциируется с чем-то из прошлого, вызывает в памяти определённые состояния.

Желание откупорить бутылку с воспоминаниями иногда людей заставляет перечитывать любимые книги детства. Или просто некоторые книги, которые напоминают нам не только себя, но и нас самих такими, какими мы столкнулись с этими книгами когда-то.

Любимый сериал, комикс или цикл книг — это история персонажей, вплетенная в историю зрителя или читателя. И многие хотят продлить жизнь любимым мирам, создавая фанфики и читая фанфики, рисуя иллюстрации, коллекционируя определённые предметы, связанные с неким объектом культуры. И нет ничего удивительного в том, что и про мемы кто-то уже пишет диссертации, и про философию в «Симпсонах» много написано. Ну, и Тинтин, конечно, вниманием не обделён. Если о таком написать, то можно рассчитывать, что многим будет любопытно посмотреть на то, что же там написали о персонаже, который ни один год был частью твоей жизни.

Маккарти выбрал отличную тему. Название привлечёт и просто любителей приключений Тинтина, и тех, кому нравятся интеллектуальные книги или такие, которые хотя бы кажутся таковыми.

При этом автор написал действительно неглупую работу, приобщившись к которой можно и на любимого персонажа по-новому посмотреть, и некие идеи мэтров философии ХХ века почерпнуть.

Идеально и то, что «Тинтин и тайна литературы» имеет небольшой объём. Барт и Деррида, конечно, отличные ребята, но только страниц 500 (да даже и 300) о их идеях, пусть даже и в контексте популярного комикса, выдержит далеко не каждый. А так прочитаешь 170 страниц — отлично. И знания какие-то получил, и дым из ушей не повалил. То есть за счёт объема и того, что книга в первую очередь о Тинтине, читатель может получить от неё удовольсивие, а не устать от обилия всяческих нулевых степеней письма, мимесиса и бальзаковских кастратов.

Почему я не в восторге?

Я не являюсь поклонником комиксов о Тинтине. В мою личную историю эта история Эрже никак не вписана. Чебурашка с крокодилом Геной имели бы куда больше шансов заставить мое сердце биться чаще.

При этом с философией двадцатого века я знакома весьма неплохо. В связи с этим я не воспринимала сюжеты комиксов как альфа и омегу книги Маккарти, а смотрела на Тинтина и его приключения как на культурный объект, на примере которого мне покажут некие ключевые особенности, делающие что-то литературой.

Читатель прекрасно понимает, что автор будет писать о комиксе. При этом и название, и предисловие к книге сообщают нам, что Маккарти собирается показать, что в цикле о Тинтине есть нечто такое, что позволяет причислять (или не причислять) его к литературе.

В аннотации находим вот это: «Маккарти пытается найти ответ на вопрос, что такое литературный вымысел и как функционирует современное искусство в условиях множественных медиа». Однако, в книге «Тинтин и тайна литературы» автор ничего подобного не сообщает.

Книга сделана весьма просто: автор взял вполне конкретные тексты современных философов, в которых они размышляют о языковых, литературных феноменах и потом натянул их на комиксы о Тинтине.

То есть Маккарти использовал работы Барта, Сартра, Бланшо, Батая, Деррида как метод, который он применил по отношению к работам Эрже. Кроме того, он уделил немало внимания и психоанализу (как методу интерпретации художественных текстов). И Тинтин прекрасно укладывался во все эти формы. Казалось бы — и замечательно.

Однако, я с идеями перечисленных авторов знакома. И потому их пересказ меня не мог заинтересовать. Мне хотелось, чтоб автор мне дал внятный ответ на вопрос, который он сам задает себе в первой главе своей книги. Речь идёт о том, можем ли мы нечто считать литературой, если к этому чему-то применимы методы анализа, которые применяются к «большой» литературе.

Всю книгу Маккарти демонстрирует, что эти самые методы анализа прекрасно работают с комиксами о Тинтине. Могло бы показаться, что сейчас нам продемонстрируют, что комиксы могут быть литературой или не могут, а потом выведут некую авторскую формулу, поясняющую, что в современном мире следовало бы считать литературой. Однако, под конец своей работы автор просто заявляет, что истории про Тинтина литературой не являются. А чуть позже сообщает — «Тайна литературы – это Тинтин».

Попробуем увидеть в этом логику. Есть нечто А (литература) и нечто Б (комикс о Тинтине). Б не является А, но при этом является его тайной. То есть неким элементом. Хм Пусть.

Заглавие нам сообщает, что есть Тинтин, а есть тайна литературы. Книга уточняет, что они по сути одно. Но в чем заключается тайна, почему этот комикс является тайной литературы — неясно.

Почти все главы имеют отношение к методикам интерпретации текстов (что разумно, учитывая, что речь о литературе), но не все. Маккартни уделяет внимание политическим взглядам автора. Тому, как в комиксе о Тинтине можно увидеть переход от правых политических установок к левым. Вероятно, это может кого-то заинтересовать, но однородности повествованию эта часть книги не добавляет.

Получается, что мы имеем дело с достаточно живописной дорогой, которая нас никуда не приводит. И у которой есть некое ответвление. Тоже живописное и тупиковое.

Книга понравится любителям всё класть под нож психоанализа (в ней присутствует драгоценности-клиторы, символические эрекции и весь остальной набор юного Фрейда), тем, кто хочет что-то узнать о Барте, Блашно и ещё ряде современных философов, не читая книг этих философов. И, вероятно, поклонникам комиксов о Тинтине, которые хотят с помощью чтения подобных книг продлить жизнь любимому герою.

Самое главное — вы должны любить процесс больше, чем результат. Первое здесь есть и оно вполне достойное, а вот второе вам придётся обеспечивать себе самостоятельно.

Про очень многие книги, написанные в СССР, можно было бы сказать, что они — идеологические. Даже пропагандистские. И это факт. А дальше не про факты. Дальше субъективные рассуждения.

Любое литературное произведение является носителем каких-то идей. И каким бы аполитичным не был автор, он, тем не менее, транслирует и нечто социальное. Написал вот Керуак «В дороге». На первый взгляд —какая ещё пропаганда. Никаких американских президентов в мягкие места на страницах не целовал, монологи про дух нации не толкал. А таки это про свободу. Про тотальность свободы со всеми минусами и плюсами этого состояния. Про эффект перекати-поля. Определённым системам это выгодно и желанно как манифест, а другим нет.

Или вот «Рассказ Служанки». Кого обслуживала Этвуд? Кто ей заказал этот текст? Никто. И, тем не менее, определённые политические силы вполне могут с нежностью смотреть на этот тест и на автора, как выразителя близких им идей. Не всегда для идеологичности нужен заказ сверху.

Установка «У нас хрень творится, бардак и шапито» — может быть не менее пропагандисткой, чем установка «У нас великая страна с особенными гражданами и руководством». Всегда можно сказать, что какой-нибудь Сорокин просто описывает то, что видит, то, что происходит вокруг. И кто возразит? Но ведь и Иванов вполне мог делать это же.

Писатель не всегда пишет что-то, одобряемое официальной властью, потому что он наступает на горло собственной песне и иначе нельзя. Многие пишут то, что им хочется. И случается так, что «хочется» одних популярно и видимо, а других — нет. «Хочется» одних вписывается в систему, а других — нет. А уж если учитывать, как все эти социальные системы подвижны, то вписанность эта дело почти минутное. И надо ли, читая книгу, обращать пристальное внимание на ее идеологичность?

Давайте возьмём некую установку. Допустим, секс сам по себе, без любви, это потребительного и вообще мерзость, а вот любовь свята. Исходя из такой установки чистое сексуальное влечение от другого будет ее носителю неприятно. Но при этом, если есть любовь, секс не отрицается и ничем плохим не считается.
Вот пропаганда — тот самый секс. Не все одобряют и могут принять пропагандисткое само по себе. Однако, если оно талантливое (есть любовь), то почему бы и нет?

Если у меня есть к кому-то сексуальное влечение, то это вовсе не означает, что нет любви. И если автор написал пропагандисткое произведение, то это вовсе не означает, что он лгал или что он бездарен.

Советская пропаганда — вещь неоднородная. То, что транслировалось в 1920 не совпадало с тем, что транслировалось в 1937. И то, что транслировалось при Сталине, не является идентичном тому, что транслировалось при Хрущеве. А культура как раз и создаётся как совокупность транслируемого определённым образом.

Одна эпоха показывает, что хорошо в колхоз записаться, другая — что хорошо домработницу иметь. У кого-то Троцкий — верный коммунист, а у того же Иванова он — прямо враг похлеще немцев. И дело не в том, чтоб выяснить, кто и когда был прав и неправ. И не в том, чтоб выяснить, почему это в «Вечном зове» не только все немцы нелюди, но ещё и американцы с англичанами — обманщики и поборники капитализма, норвежцы подозрительные (уж не отголосок ли финской войны?), оуновцы, конечно, изверги и как это прекрасные родители воспитывают прямо мразей каких-то и нет ли тогда ошибки в тезисе «Бытие определяет сознание». Дело в том, что мы из своего времени можем узнать что-то о другом времени. В том числе и об идеях, которые было принято выпадать в определённый момент времени.

Люди всегда что-то транслируют. И общество всегда что-то одобряет и не одобряет. Когда это происходит через художественный текст, то читатель отстранённый, смотрящий на это спустя время, в первую очередь оценивает силу подачи, хорошо ли прописаны персонажи, вызывает ли это всё какой-то отклик.

У меня эта книга отклик вызывает. Главная причина, по которой «Вечный зов» был мне интересен, заключается в том, что книга отлично показывает, что ж такого потрясающего было в Советском Союзе.

Название у книги Иванова весьма простое. Вечный зов, о котором идёт речь — зов жизни. Не смотря на революции и войны, которые приносят смерть и разрушение, народ и земля продолжают жить. Жить и рождать, без чего, конечно же, продолжение невозможно.

Рождение является доминирующим в книге. Не зря ж главные герои показаны не одиночками, а людьми семейными. При этом пару ищут не просто так — для рождения детей. Семейность показана и как признак естественности, и как признак нравственности, и как признак ума. Например, в книге есть герой, который на вопрос о том, почему он не женился, хотя ему уже около тридцати, отвечает, что он был глупым и как война закончится — сразу же обзаведётся парой.

Занятно то, что от негативных персонажей дети отворачиваются (взять ту же Анну и Кафтанова, она даже идеологически с ним разошлась), а у исправившихся они появляются. Одна из героинь, Анфиса, примирившись с мужем, которому изменяла большую часть семейной жизни, рожает от него ещё двоих детей, будучи уже весьма зрелой женщиной. А «чекисту с человеческим лицом», Алейникову, уже весьма взрослая, беременная женщина, предлагает ее удочерить. И этот эпизод демонстрируется как своеобразная награда от судьбы за то, что он выбирает правильный путь.

Обретение ребёнка как награда — весьма настойчивая идея в «Вечном зове». Там и партизанка Ольга, обезобразившая себя, чтоб не изнасиловали немцы, чудом беременеет с первого раза от пожалевшего ее персонажа. И ещё одна из героинь уходит от крайне отрицательного персонажа, к более мягкому человеку, наверняка «правильному», беременеет и говорит, что только с этого момента и начала по-настоящему жить.

При этом продолжение рода не является желанным само по себе. Иванов допускает, что его женские персонажи могут рожать не от любимых мужчин и даже не от законных супругов, но он не оставляет в живых несоветских детей. Например, беременная от немца женщина погибает на поле боя.

Конечно же, в «Вечном зове» предостаточно восторгов и по поводу родной природы. Апогеем этого становится то, что одна из положительных героинь остаётся совершенно равнодушной к природе Норвегии, оживляясь только тогда, когда видит березы.

Любовь к природе весьма стандартна для советской литературы. Особенно, если описываются военные события. Всё понятно — наша природа, наша земля, родина, нужно сохранять. В «Вечном зове» большая часть событий происходит в деревне, в колхозе. При этом автор не завершает историю окончанием Второй мировой войны. После завершения военных событий мы продолжаем читать о полях, посевной, уборке урожая, хорошо ли выращивать кукурузу и удачно ли предпочесть рожь пшенице.

Наравне с природой дикой (рекой Громотухой, ущельями и лесами) Иванов показывает природу окультуренную. Такую, которую используют на благо общему делу, высшей цели. Она, как и люди, должна не просто жить, но жить полезно ценному — государству. Женщины рожают девочек для продолжения рода и мальчиков, чтоб было кого отправить на войну или кем возместить человеческие потери. И земля даёт урожай, полезный для пропитания. Всему этому приписываемся особый смысл, хотя это и весьма утилитарные установки. Если земле, может, безразлично, для чего там и как ее используют, то призывы плодиться, чтоб восполнить человеческие потери, можно было бы воспринять с неким напряжением. Но героев Иванова это всё никак не смущает. Даже радует.

В «Вечном зове» прослеживается некая шаблонность идей и сюжетов. К определённому моменту можно было бы устать от того, насколько хороши и патриотичны положительные герои Иванова, насколько бесчеловечны немцы и троцкисты, а также от того, как разнообразные девушки и женщины прячу лицо на груди у мужчин и от стихов, которые пишет один из героев книги. Тем не менее, усталость не наступает. Всё потому, что Иванову удалось передать в книге самое восхитительное, что было в СССР.

Я не считаю, что главным в той системе были какие-то особенные люди. В том смысле, что не только сознание определяет бытие, но и бытие определяет сознание. Как-то после развала Союза люди все вмиг не исчезли, но проявляться стали как-то ново, не так.

А в системе была особенной сама система. Уникальность ее заключалась в том, что огромному количеству людей она дала то, что любому человеку особенно важно. Конечно, хорошо быть неподконтрольным цензуре (хотя на всякий случай я тут скажу, что весь такой современный и либеральный Facebook цензуру любит, умеет и практикует, а в развитых странах периодически проходят акции уже не просто в защиту чернокожих американцев, а нечто настораживающее — например, университетские дни без белых преподавателей). Еще хорошо жить сыто и модно (это для тех, кто считает, что СССР развалили джинсы). Хорошо жить стабильно и весело. Но всё это плохо умеет заменять ощущение нужности.

Никто в здравом уме не станет добровольно умирать, голодать, страдать и прочими способами проявлять альтруизм просто потому, что у вождя красивые глаза или тебе пообещали, что лет через пять всё будет радужно. Зато за ощущение нужности — будут. Потому что оно позволяет погладить Вечность. Умирать ведь страшно. В том числе и потому, что страшно быть вспышкой даже без дыма. Воспроизведение через потомство далеко не всегда способно дать ощущение полноты своего существования. Принадлежность какой-то высшей идее наполняет намного эффективнее, заполняя то, что Сартр поэтично назвал дырой в душе, размером с Бога.

И вот был ты никем. Какой-то функцией у капиталиста. Или ещё у кого. Это не особо и важно. А потом тебе сказали, что ты — ценный и значимый. У тебя терять нечего было, а у тебя и не отняли, а дали и приобщили к общему, высшему, великому, чему-то такому, что будет жить и после тебя. Не зря ж Иванов и прямо говорит и косвенно показывает, что соль земли — простые бабы и мужики.

Человек стал одновременно родителем и ребёнком, потому что система его породила в том качестве, в котором он в неё вписан, но он же ее и продолжает формировать, взращивается ее. И у него появилось огромное семейство в лице всего советского народа. При этом и этот родитель, и этот ребёнок, и это семейство — не просто плоть и кровь. Это метафизическая вершина. Её даже не надо брать, она будто уже у тебя есть.

Вот это Иванов показал превосходно. И за это книгу можно высоко оценить.

Источник