4

Как по мне, так Дж. Фаулз хорош всегда, даже если очень и очень странен. А это как раз был тот случай, когда скорее странен, чем хорош.

«Червь», наверное, уступает по масштабу и символике «Волхву», «Любовнице…» или «Дэниелу Мартину», но в нем есть какая-то своя чудаковатая привлекательность, как если бы мы на полном серьезе анализировали фатимские явления Девы Марии. Поначалу, пока не доходишь до третьей части книги, ты и думать не думаешь, что автор собрался рассказать предысторию основательницы секты шейкеров Анны Ли. Да я, собственно, ничего и не знала о ее существовании и учении, а узнай об этом заранее, наверное, вообще не стала бы читать – это оказалась для меня самая неинтересная и притянутая за уши часть книги. А вот первую ее половину я воспринимала как стилизованную историю о явлении инопланетных существ средневековому народу, и мне нравилась сама стилистика романа – сначала описать впечатления участников, а потом представить их же, но уже в форме суровых допросов. Все это, положенное на картинки повседневности и языковые дискурсы средневековой Англии, создавало непередаваемое чувство «насыщенного описания», «толстого текста», образного погружения в тогдашние реалии. А что может быть лучше? Хотелось узнать, что же будет дальше, как автор выпутается из собственного текстового лабиринта, куда отправит своих героев и где позволит им вынырнуть из глубин фантазии на поверхность правдоподобия.

Для меня все началось с семантики слова «maggot» и авторской преамбулы - они выполнили для меня функцию своеобразной ловушки. Думаю, что мне знаком описанный Дж. Фаулзом феномен, когда некая тема, некий образ не отпускает тебя, настойчиво возникая в сознании и принуждая себя обдумывать, тая в себе огромное множество потенциальных интерпретаций. Описывая свою кавалькаду на горизонте, Дж. Фаулз развивает здесь известную постмодернистскую идею об амплифицированности любого текста: из одной фразы (образа, предложения, намека), уточняя, конкретизируя, разворачивая и иллюстрируя ее, можно создать тысячи увлекательнейших сюжетов, достойных многотомных изданий. И он блестяще реализует ее в первых двух частях книги.

Одна и та же не очень понятная история рассказывается несколькими героями в меру их осведомленности и способности понять происходящее. Их разные версии, по отдельности не способные до конца объяснить то, участниками и свидетелями чего они были, очень интригуют и рождают сотни вопросов, а также надежду, что каждая последующая версия прояснит дело лучше и в конце концов ты все поймешь. Но, по сути, этого не происходит, даже когда все они сводятся следователем Генри Аскью в единую реконструкцию. Она, несмотря на его усердие, тоже субъективна и носит вероятностный характер. Из-за этого приема текст звучит очень полифонично, а их разные точки зрения и возможности о чем-то свидетельствовать, с одной стороны, постепенно расширяют представления читателя об этой необыкновенной истрии и позволяют ему подключиться к интерпретациям, выстраивая собственную логику происходящего, а с другой – только запутывают ее, поскольку ты никак не можешь решить, кому и в чем стоит доверять, где каждый из них излагает факты, а где – собственные фантазии и выдумки. Тексты сплетаются, но рождают больше вопросов, чем ответов и, собственно, до конца так и не будет ясно, что случилось с глухонемым слугой, куда подевался разыскиваемый джентльмен, какова во всей этой истории роль Ребекки, все ли они в здравом уме, что же это было в пещере на самом деле, что именно узрела Ребекка на экране и с чего бы это развернуло ее лицом к Иисусу.

Мне показалось, что книга для изложенного в ней сюжета слегка перегружена контекстами и историей, что создавало, видимо, все-таки ложное ощущение, что квакерство, закон о колдовстве, загадки Стоунхенджа, сатанизм, выписки и вырезки из книг и газет того времени и прочее, чему отведено много места в романе, как-то связаны с видениями персонажей и основной фабулой. Во мне книга оставила ощущение незавершенного гештальта. Без шанса его завершить.