4

Крепко сжимая в руке мачете здравого смысла и незамутненного разума, пробирался я сквозь туго торчащие заросли гомоэротического бамбука, и эти упругие фаллосы шлепали меня по лицу, то и дело упирались они то в живот, то в спину, то прямо в обтянутый шортами маскировочного цвета пухлый, округлый мой зад. Ах, как бы я хотел, чтобы Жан Жене был жив! Обстоятельно и кропотливо я собрал бы все свои карандашные пометки, сделанные на полях его книги, перегнал бы в паршивый французский через гугл транслейт и отослал бы бумажным письмом прямо в Париж или в Алжир, где престарелый, до ужаса сентиментальный певец шансона подростковой педерастии проводил бы вечера в компании юных арабов, а их смуглые тела и глаза цвета спелой вишни сводили бы с ума, вызывая трепет и отчаянное томление.

Ладно, теперь вы знаете, как писал Жан Жене. Роман стоящий, обязательно прочитайте. Гомофобы, вы особенно. Прочитайте и поймите глубинную суть. Литература должна трогать. Если литература не вызывает эмоций, то это учебник по обществознанию. В печь забвения такую литературу!
Прочитайте Жене! Кто не читал, разумеется. Кто читал, перечитывать едва ли возьмется. Осознайте любовное горе и мазохистский восторг автора. Пригрезьте себе меня, скромного монаха, в экстазе отложившего книгу, в четыре ночи распластавшегося на жестком ложе в убогой своей келье, влюбленного и ненавидящего Булькена, шестнадцатилетнего юношу-тюремную проститутку в колонии для малолетних. Булькена я полюбил лишь на одной из последних страниц, когда описание татуировок на лице внезапно создало в моей голове яркий его образ (почему-то напоминающий мою бывшую девушку Оксану, последнего на земле человека, в которого мне удалось влюбиться). Но что взять с меня, день за днем кающегося в собственной удручающей гетеросексуальности?

Украл «глаза цвета спелой вишни» в одной из песен Джордже Балашевича. В ней они принадлежали девушке-венгерке, которую он безнадежно обожал, но приступиться к ней никак не мог из-за слабого знания венгерского языка. Город Szenttamás он знал тоже плохо, но под покровом густой воеводинской ночи сумел все же пробраться к ее дому и проникнуть в него. Правда, любви, судя по всему, не вышло: не знал он, как по-венгерски будет «ландыш». По-сербски — ђурђевак, неподготовленному человеку не произнести. Ах, ведомо бы ему было, что по-венгерски ландыш это gyöngyvirág, и девушка его, скорее всего, поняла бы и без перевода! Но все настоящие любови несчастливы и печальны.