Амелия Эдвардс - Карета-призрак
По ходу я уже когда-то читала этот рассказ! Но да ладно, они легкие (беллетристика 19 века), быстро забываются, так что я как бы заново ознакомилась. Поскольку писательница жила и творила во второй половине 19 века, когда произошел научно-технический перевод и народ перестал верить в призраков, повествование сразу начинается с уверений героя-рассказчика о том, что история всамделишная, "правда-правда!", а позже появляется персонаж-ученый, т.е. фантастическим явлениям дается логическое обоснование. Не могу сказать, что было страшно, ожидаемо на самом деле, но все же за душу берет.
Джозеф Шеридан ле Фаню - Призрак и костоправ
Это тоже готический рассказ, но написан он в юмористическом ключе: об этом свидетельствуют и просторечные словечки, и сама по себе абсурдная ситуация: здесь действительно оказывается, что персонажу (к слову, пьяному) приснился сон. Композиция интересна: не просто рассказ в рассказе, а рассказ в рассказе в рассказе! То есть тройная матрешка.
Иэн Макьюэн - Мечтатель
Нежное, милое, тонкое произведение о ребенке и скорее именно для взрослых, а не для детей. Герой так и не утратил детскую наивность и непосредственность, мечтательность, став писателем, - словно не пожелавший взрослеть Питер Пэн. Собственно, персонажи М. Барри и И. Макьюэна действительно тезки - Питеры. Современный Питер мечтает, размышляет, однако не все истории, произошедшие с ним, вершились лишь в воображении: например, в главе "Задира" он действительно приструнил обидчика. Интересно еще главы названы, они отчасти антонимичны, отчасти синонимичны, чем, собственно, и перекликаются: бездушные "Куклы" - живая игрушка "Кот", причиняющие неприятности "Задира" и "Грабитель", "Малыш" и "Взрослый". "Исчезательный крем" - квинтесенция всего произведения: мир вокруг Питера растворяется, остаются только грезы.
Уильям Голдинг - Шпиль
Действительно сложное, многомерное произведение У. Голдинга, догадываюсь, почему его называют вершиной творчества английского писателя. Здесь символом является не просто шпиль как воплощение амбиций Джослина, как напрасный труд, как богохульное деяние (временами герой ставит себя на место ангела, вершителя высшей воли) - здесь возникают множественные символы вокруг центрального образа, как будто башенки вокруг главного строения. Это еще и звучащая молитва, когда Джослин читает письмо, бесенята, которые видятся священнику, признаки распада на башне во время дождя...