20 книг спустя

Вот теперь, выполнив книжную цель 2014, я хочу, чтобы Ругон-Маккары не кончались, а они кончились. Ни с одной книжной семьей не удавалось так породниться, ни с Форсайтами, ни с Буэндиа, хотя вообще-то Ругон-Маккары ни разу не подходящая семья, чтобы к ней прикипеть и никогда не отпускать.

Здесь - только о впечатлениях и о потоке Ругон-Маккаров, собранные отовсюду рецензии и отзывы.

Во всем виновата, конечно, Карьера Ругонов, травмировавшая на все оставшиеся книги. Ни в одной другой я не нашла ни такого подъема, ни таких героев, ни такой - ну что уж там - подлости, да и после такого введения читать, запоминать и разбираться в семейных делах стало если не приятно, то легко. Пусть "Карьера" с чисто художественной точки зрения не принадлежит к самым сильным романам из цикла, но для меня ее никто не превзошел.

"Его превосходительство Эжен Ругон", "Добыча" и "Деньги" дали понять, чего следует ожидать от общего настроя цикла, а так же настроили меня заранее против оставшихся романов о Париже и высшем свете. Зато в последних двух был выписан Аристид Саккар, персонаж однозначно отрицательный, губивший жизни людей вокруг не хуже Нана, но меня при этом привлекший невероятно своим авантюризмом, южными темпераментом и внешностью, а еще, чего скрывать, иммунитетом к собачьим свадьбам вокруг.

Мечта попросила не обобщать: не все романы о Париже одинаково гнусны по настрою. Ничего хорошего в книге не произошло, зато там был особый мир, ограниченный, но прекрасно продуманный. Там же появились очередные приличные люди, приемные родители Анжелики Гюбер и Гюбертина, пускай к Р-М отношения они и не имели.

Сразу после этого в "Завоевании Плассана" Золя кинул меня обратно в терновый куст, то есть в котел Ругон-Маккаров, чтобы не расслаблялась. Вот уж где, на соединении ветвей Ругонов и Муре, вокруг Марты, урожденной Ругон, и Франсуа Муре закипели страсти. Ни для кого ничем хорошим это, разумеется, не кончилось, но к этому роману уже, конечно, было ясно, что ожидать чего-то хорошего глупо. Зато после замершей, камерной "Мечты" и гремящей парижской тройки события оказались нужного масштаба и как раз с тем градусом драматичности, которая нужна для хорошей книги, где всем плохо.

Такой же интересной, полной происшествий и с щепоткой суматохи оказалась "Накипь", на которую я не то что рецензии, отзыва нигде не оставила, и только в личных заметках валяется куцее: "Это почти пять. Очень интересно, очень живописно, дикий разврат, и все в одном котле. Подробности родов, вонючие раковины и коридоры прислуг... Вааа, крутотень. И Октав Муре не Жорж Дюруа, хотя казалось бы..." - которое ни к селу ни к городу, конечно. Почему-то амбициозность Октава Муре, нелюбимого еще с "Дамского счастья", которое я по глупости прочла вообще первым, не так отталкивает, в нем больше легкого лихачества или лихой легкости. Жаль тех, по кому он прошелся для достижения своих целей, но люди, погубленные Эженом Ругоном, Саккаром или Нана, пострадали, как мне показалось больше, эти же смогли бы отряхнуться и пойти дальше, а уж если им было с Октавом по пути... После "Накипи" я окончательно убедилась, что никакого happily ever after c Денизой у Октава не будет, как я и подозревала, а краткое сообщение в "Докторе Паскале" мою уверенность сделало каноном. Ну еще бы. Лучший роман о любви, my ass.

Самая чудесная природа, языческое буйство красок и белизна стен церкей, самые оторванные от жизни метафоры были в Проступке аббата Муре". Нежный, чувствительный и склонный к странствиям ума священник Серж Муре, маленький городок и бескрайнее поместье, которое внутри больше, чем снаружи)) Появление доктора намекает, что Серж персонаж положительный, его в общем и не трогаешь себе, сюжет тоже понятен, вот только красота вокруг делает эту книгу такой необычной. Тем больнее, когда в заключительном романе оказывается, что все поместье продали, снесли, вырубили деревья, сровняли с землей, стену разобрали.

Почти классический любовный роман "Страница любви не тронул почти; очередные слабые люди, которые знают, что не должны поступать так-то и так-то, а поступают все равно, и безостановочно по-католически так ощущают груз своей вины. Больше всего запомнилось из романа, как Элен рассматривала из своего окошка Париж, дом стоял высоко, и все было видно. Тогда казалось немного чересчур подробным описание каждого времени года, теперь же при мысли о романе только эти виды перед глазами и встают.

Очень многого ожидала от "Чрева Парижа" и немного разочаровалась. Да, там прекрасные описания, но из персонажей только главного героя, бывшего каторжника Флорана было немного жаль, да торговка овощами запомнились, а остальные оказались словно измазаны жидкостями Центрального рынка, кто соков фруктов, кто кровью, кто еще чем, лиц не различить.

Стоило немного соскучиться по мелкобуржуазному хаосу мелких несчастий и мелких, опошленных счастий, как в "Завоевании Плассана" или "Накипи", как появилась "Радость жизни". Каждый сюжетный поворот заставлял хвататься за голову и чуть ли не вопить: "Что ж вы, уроды, делаете?" Беспросветная радость жизни. Аплодисменты. Полине воздают должное, признавая ее стойкой, сильной женщиной в "Докторе", но кому ж нужны эти слова после всего ада, которым обернулась ее стойкость в молодости.

"Западня", пусть и довольно значительная по общепринятым меркам, для меня скорее стала объяснением того, как уродились такие дети Лантье и Купо, в какой, прямо по Сюсю, среде их отклонения развились. Как в "Накипи", интерьеры разных степеней падения и нищеты запомнились ярче всего, особенно закуток, который делили умирающая старуха и гниющая потихоньку изнутри подрастающая Анна. Нана.

Ничего нового о художниках своего времени "Творчество" не открыло. И без того было ясно, что нищета, долги, сумасшествие, модели, одержимость, удачи и провалы, Салон, художники с недостижимым идеалом, художники одной картины, голод, голод самых разных разновидностей. Чтобы все это знать, вовсе не нужно читать Золя, это в биографии любого голодного непризнанного гения тех краев и времен можно найти. И Клод со всей его неуравновешенностью не Ругон-Маккар ни разу, в нем сразу чувствуется другой человек, гораздо более сильный образ, чем у книжного персонажа.

Прочитанный почти два года назад "Человек-зверь" запомнился атмосферой запахов железной дороги, убогой квартиркой, а также противопоставлением психической болезни и осознанного омерзительного поведения. Из всех эмоций - жалость к Жаку и удивление, как Золя удалось так профессионально передать болезнь. У других Ругон-Маккаров сумасшествие было замечательным, но Жак даже на их фоне совершенно классический случай. Достойный, кхм, продолжатель дела Аделаиды.

"Жерминаль" не стану перечитывать первым. Не то чтобы не нужно это было (о чтении вообще никаких записей не осталось), а просто другие романы требуют к них вернуться раньше. Я даже не знала тогда, что Лантье - из Ругон-Маккаров, я и о структуре романа-реки этого мало что знала. Все они были немного на одно лицо, измазанные голодающие шахтеры и один среди них, хотевший как лучше. Чтобы прочувствовать острее атмосферу "Жерминаля", можно посмотреть на любую картину Ван Гога о шахтерах - у Золя то же настроение.

Последней из всех я прочла "Нана". Не хотелось заканчивать цикл очередным представителем линии "Париж-деньги-проститутки", но заставить себя читать ее я просто не могла и откладывала, как нелюбимое блюдо. Под конец пришлось и его прожевать. Все опасения подтвердились, никто не заставил сопереживать, никак значительностью книги не смогла проникнуться. Как ни удивительно, никто из других Ругон-Маккаров там не промелькнул, хотя совпадал по времени и месту. Зато в романе Золя расставил немного полупасхальных яиц: вон графиня Сабина сбежала ненадолго с неким старшим приказчиком одного из крупных модных магазинов - приказчик не Октав, конечно, но название магазина можно додумать, некая дама по фамилии Бодю из Амьена проскальзывает, хотя и она однофамилица Денизы вероятнее всего. Даже о родителях Нана упоминает едва. Вообще имена - неплохо скрытая, но важная тема в романе, одна из тех, что не спасли общее впечатление, но не дали совсем заскучать.

"Земля" - это такая смесь бедности "Жерминаля", пороков "Западни" и преступности "Человека-зверя". Пастораль. Чудная простота нравов. Ага.

Ух, как ужаснул и оставил в непонятках "Разгром" в самом начале. Полки и роты, номера, номера, номера, толпы людей - и никого живого, то есть оживленного прихотью Золя. Потом все пришло в движение, появились главные и яркие персонажи, вот только, когда закрутились события, подумалось, что лучше бы они оставались ротами и корпусами. Не надо, наверное, говорить, что все плохо, правда? Зато в "Разгроме" опять поднялась революционная тема, и в последней четверти действие разворачивалось на фоне Парижской коммуны. За это пришлось поплатиться трагедией, случившейся с достаточно приличными по меркам Ругон-Маккаров людьми, ну да дело привычное. Особенно в романе с таким названием.

...а потом начался "Доктор Паскаль", и я сто раз пожалела, что цикл подошел к концу, до слез пожалела, да и события книги, где в очередной раз перечислялись все члены рода, к тому располагали. Вспомнили всех плохих, вспомнили всех хороших, сам доктор пострадал, как положено тем, хорошим. Роман оказался замечательно выстроен композиционно как зеркальный к "Карьере" и, да, отчасти потому у меня к нему особое отношение. Конечно, там много раз бьют right in the feels - и о жандармах Аделаиды, и о сгоревшем Антуане, и о поместье Параду, и о детях Саккара, в общем, достается всем, и никому - хорошего.

Иногда правда нечего сказать кроме "Золя такой Золя". Ну а что, если это все объясняет. Для удобства и чтобы все в одном месте было о Ругон-Маккарах, вот еще несколько видов семейного древа. А я пойду искать себе книжную цель на 2015 год, но вчера уже стало ясно, что после Золя придумать ее будет непросто.