Пара слов о... туфлях к фраку

Необходимое предуведомление.Как обычно, когда жизнь требует сосредоточиться на вполне конкретных проблемах и — тем более — писать вполне конкретные вещи, хочется плюнуть на все это, поднять высоко руку и, резко бросив ее вниз, сказать, как в прекрасно любимом фильме: «Ну и х с ним, с плащом». Так что — в честь пока малоощутимого и непривычно навалившегося отпуска (оказалось, что это мой первый официальный отпуск не на бумаге) — позволю себе все-таки отвлечься ненадолго от всего и написать

Пару слов о … туфлях к фраку

Дальше...

Надеюсь, что чувство меры не изменит мне и в этот раз, потому что слов, как и туфель, должно быть ровно столько, сколько нужно. Но ведь дело в том, что все: и не такой уж далекий (прошедший) семинар, и читаемая сейчас Чудакова, и предстоящие уроки в 11 классе, и радостное ожидание… — актуализирует тексты Булгакова для меня лично, и, стало быть, отчего же не вспомнить, с чего все началось…

Так вот. Когда-то давно, когда горы были высокими, рубли измерялись тысячами, а имена Булгакова и Вертинского были чем-то неизвестным и таинственным, был у моей бабушки шкаф — книжный, разумеется, — в котором соседствовали двухтомный «Атлас анатомии человека» (большущий и тяжеленный), двухтомный же справочник «Лекарственные средства» и прочие «зеленые аптеки Кузбасса» — регулярно листаемые мною не только и не столько из-за подробных рисунков частей человеческого скелета или особо полезных растений, сколько из-за их латинских названий, которые я пытался прочитывать вслух (этим, к слову, моя тяга к латыни и ограничилась), — два первых выпуска «Нового мира» за 1988 год, к которым я почему-то относился с явным недоверием: что может быть нового в этих некрасивых голубовато-белесых шершавых журналах (о явлении «толстый литературный журнал» я тогда еще ничего не знал, о романе Пастернака, как и о самом Борисе Леонтьевиче, тоже, кроме, разве что, «Любить иных — тяжелый крест…»)? — и многие другие книги, среди которых затерялся не очень толстый красненький томик Михаила Афанасьевича, в котором, помимо «Мастера и Маргариты» (о которых — не сейчас, но когда-нибудь все же выскажусь), оказался — наверняка, случайно — рассказ, который я однажды-таки решился прочесть. И прочел. И остолбенел.

Цитировать его — по понятным причинам — не буду.

P.S. До первого настоящего знакомства с Вертинским оставалось еще –дцать лет.

Недавно я перечитал «Псалом». И для меня лично за эти двадцать лет ничего не изменилось: до сих пор это один из моих «камертонов». Касательно «чувства меры» — точно.